>>119285
Бродский ввиду популярности среди духовных ТП регулярно забрасывается дерьмом на этом уютном форуме, так что мысль создать тред - не слишком удачная.
Читал несколько лет назад ватермарк, сборник эссе, собственно стихи смотрел "полторы комнаты".

>>119286
>Бродский ввиду популярности среди духовных ТП

Да ладно? Никогда не видел ТП, читающую Бродского. Неожиданное открытие, лол. Жаль, жаль, опять хороших поэтов губят плохие читатели.

>>119287
Вротским на этом уютном форуме вайпали и шесть лет назад, такие дела.

Глубоководный блик венецианского стекла. Я ухожу
На дно, коснувшись старой амальгамы. Она ещё
Способна разменять мне время на пространство
И свет и блик — на бабий век, декаду, год.


Ну и что в этом, блядь, такого?.. Такой хуйнёй могут увлекаться только безнадёжные ТП. Пруф ми вронг.

>>119292

Председатель Совнаркома, Наркомпроса, Мининдела!
Эта местность мне знакома, как окраина Китая!
Эта личность мне знакома! Знак допроса вместо
тела.
Многоточие шинели. Вместо мозга - запятая.
Вместо горла - темный вечер. Вместо буркал - знак
деленья.
Вот и вышел человечек, представитель населенья.
Вот и вышел гражданин,
достающий из штанин.

"А почем та радиола?"
"Кто такой Савонарола?"
"Вероятно, сокращенье".
"Где сортир, прошу прощенья?"

Входит Пушкин в летном шлеме, в тонких пальцах -
папироса.
В чистом поле мчится скорый с одиноким пассажиром.
И нарезанные косо, как полтавская, колеса
с выковыренным под Гдовом пальцем стрелочника
жиром
оживляют скатерть снега, полустанки и развилки
обдавая содержимым опрокинутой бутылки.
Прячась в логово свое
волки воют "E-мое".

"Жизнь - она как лотерея".
"Вышла замуж за еврея".
"Довели страну до ручки".
"Дай червонец до получки".

Входит Гоголь в бескозырке, рядом с ним -
меццо-сопрано.
В продуктовом - кот наплакал; бродят крысы,
бакалея.
Пряча твердый рог в каракуль, некто в брюках
из барана
превращается в тирана на трибуне мавзолея.
Говорят лихие люди, что внутри, разочарован
под конец, как фиш на блюде, труп лежит
нафарширован.
Хорошо, утратив речь,
Встать с винтовкой гроб стеречь.

"Не смотри в глаза мне, дева:
все равно пойдешь налево".
"У попа была собака".
"Оба умерли от рака".

Входит Лев Толстой в пижаме, всюду - Ясная
Поляна.
(Бродят парубки с ножами, пахнет шипром
с комсомолом.)
Он - предшественник Тарзана: самописка -
как лиана,
взад-вперед летают ядра над французским
частоколом.
Се - великий сын России, хоть и правящего класса!
Муж, чьи правнуки босые тоже редко видят мясо.
Чудо-юдо: нежный граф
Превратился в книжный шкаф!

"Приучил ее к минету".
"Что за шум, а драки нету?"
"Крыл последними словами".
"Кто последний? Я за вами".

Входит пара Александров под конвоем Николаши.
Говорят "Какая лажа" или "Сладкое повидло".
По Европе бродят нары в тщетных поисках параши,
натыкаясь повсеместно на застенчивое быдло.
Размышляя о причале, по волнам плывет "Аврора",
чтобы выпалить в начале непрерывного террора.
Ой ты, участь корабля:
скажешь "пли!" - ответят "бля!"

"Сочетался с нею браком".
"Все равно поставлю раком".
"Эх, Цусима-Хиросима!
Жить совсем невыносимо".

Входят Герцен с Огаревым, воробьи щебечут
в рощах.
Что звучит в момент обхвата как наречие чужбины.
Лучший вид на этот город - если сесть
в бомбардировщик.
Глянь - набрякшие, как вата из нескромныя
ложбины,
размножаясь без резона, тучи льнут к архитектуре.
Кремль маячит, точно зона; говорят, в миниатюре.
Ветер свищет. Выпь кричит.
Дятел ворону стучит.

"Говорят, открылся Пленум".
"Врезал ей меж глаз поленом".
"Над арабской мирной хатой
гордо реет жид пархатый".

Входит Сталин с Джугашвили, между ними вышла
ссора.
Быстро целятся друг в друга, нажимают на собачку,
и дымящаяся трубка... Так, по мысли режиссера,
и погиб Отец Народов, в день выкуривавший пачку.
И стоят хребты Кавказа как в почетном карауле.
Из коричневого глаза бьет ключом Напареули.
Друг-кунак вонзает клык
в недоеденный шашлык.

"Ты смотрел Дерсу Узала?"
"Я тебе не все сказала".
"Раз чучмек, то верит в Будду".
"Сукой будешь?" "Сукой буду".

Входит с криком Заграница, с запрещенным
полушарьем
и с торчащим из кармана горизонтом, что опошлен.
Обзывает Ермолая Фредериком или Шарлем,
Придирается к закону, кипятится из-за пошлин,
восклицая: "Как живете!" И смущают глянцем плоти
Рафаэль с Буанаротти - ни черта на обороте.
Пролетарии всех стран
Маршируют в ресторан.

"В этих шкарах ты как янки".
"Я сломал ее по пьянке".
"Был всю жизнь простым рабочим".
"Между прочим, все мы дрочим".

Входят Мысли О Грядущем, в гимнастерках
цвета хаки.
Вносят атомную бомбу с баллистическим снарядом.
Они пляшут и танцуют: "Мы вояки-забияки!
Русский с немцем лягут рядом; например,
под Сталинградом".
И, как вдовые Матрены, глухо воют циклотроны.
В Министерстве Обороны громко каркают вороны.
Входишь в спальню - вот те на:
на подушке - ордена.

"Где яйцо, там - сковородка".
"Говорят, что скоро водка
снова будет по рублю".
"Мам, я папу не люблю".

Входит некто православный, говорит: "Теперь я -
главный.
У меня в душе Жар-птица и тоска по государю.
Скоро Игорь воротится насладиться Ярославной.
Дайте мне перекреститься, а не то - в лицо ударю.
Хуже порчи и лишая - мыслей западных зараза.
Пой, гармошка, заглушая саксофон - исчадье
джаза".
И лобзают образа
с плачем жертвы обреза...

"Мне - бифштекс по-режиссерски".
"Бурлаки в Североморске
тянут крейсер бечевой,
исхудав от лучевой".

Входят Мысли О Минувшем, все одеты как попало,
с предпочтеньем к чернобурым. На классической
латыни
и вполголоса по-русски произносят: "Все пропало,
а) фокстрот под абажуром, черно-белые святыни;
б) икра, севрюга, жито; в) красавицыны бели.
Но - не хватит алфавита. И младенец в колыбели,
слыша "баюшки-баю",
отвечает: "мать твою!"".

"Влез рукой в шахну, знакомясь".
"Подмахну - и в Сочи". "Помесь
лейкоцита с антрацитом
называется Коцитом".

Входят строем пионеры, кто - с моделью из фанеры,
кто - с написанным вручную содержательным
доносом.
С того света, как химеры, палачи-пенсионеры
одобрительно кивают им, задорным и курносым,
что врубают "Русский бальный" и вбегают в избу
к тяте
выгнать тятю из двуспальной, где их сделали,
кровати.
Что попишешь? Молодежь.
Не задушишь, не убьешь.

"Харкнул в суп, чтоб скрыть досаду".
"Я с ним рядом срать не сяду".
"А моя, как та мадонна,
не желает без гондона".

Входит Лебедь с Отраженьем в круглом зеркале,
в котором
взвод берез идет вприсядку, первой скрипке корча
рожи.
Пылкий мэтр с воображеньем, распаленным
гренадером,
только робкого десятку, рвет когтями бархат ложи.
Дождь идет. Собака лает. Свесясь с печки, дрянь косая
с голым задом донимает инвалида, гвоздь кусая:
"Инвалид, а инвалид.
У меня внутри болит".

"Ляжем в гроб, хоть час не пробил!"
"Это - сука или кобель?"
"Склока следствия с причиной
прекращается с кончиной".

Входит Мусор с криком: "Хватит!" Прокурор скулу
квадратит.
Дверь в пещеру гражданина не нуждается в "сезаме".
То ли правнук, то ли прадед в рудных недрах тачку
катит,
обливаясь щедрым недрам в масть кристальными
слезами.
И за смертною чертою, лунным блеском залитою,
челюсть с фиксой золотою блещет вечной мерзлотою.
Знать, надолго хватит жил
тех, кто головы сложил.

"Хата есть, да лень тащиться".
"Я не блядь, а крановщица".
"Жизнь возникла как привычка
раньше куры и яичка".

Мы заполнили всю сцену! Остается влезть на стену!
Взвиться соколом под купол! Сократиться
в аскарида!
Либо всем, включая кукол, языком взбивая пену,
хором вдруг совокупиться, чтобы вывести гибрида.
Бо, пространство экономя, как отлиться в форму
массе,
кроме кладбища и кроме черной очереди к кассе?
Эх, даешь простор степной
без реакции цепной!

"Дайте срок без приговора!"
"Кто кричит: "Держите вора!"? "
"Рисовала член в тетради".
"Отпустите, Христа ради".

Входит Вечер в Настоящем, дом у чорта на куличках.
Скатерть спорит с занавеской в смысле внешнего
убранства.
Исключив сердцебиенье - этот лепет я в кавычках -
ощущенье, будто вычтен Лобачевский
из пространства.
Ропот листьев цвета денег, комариный ровный зуммер.
Глаз не в силах увеличить шесть-на-девять тех,
кто умер,
кто пророс густой травой.
Впрочем, это не впервой.

"От любви бывают дети.
Ты теперь один на свете.
Помнишь песню, что, бывало,
я в потемках напевала?

Это - кошка, это - мышка.
Это - лагерь, это - вышка.
Это - время тихой сапой
убивает маму с папой".

Тащемта кроме этого Бродский мог больше ничего не писать, и все равно был бы великим поэтом.

Осенний крик ястреба

Северозападный ветер его поднимает над
сизой, лиловой, пунцовой, алой
долиной Коннектикута. Он уже
не видит лакомый променад
курицы по двору обветшалой
фермы, суслика на меже.

На воздушном потоке распластанный, одинок,
все, что он видит -- гряду покатых
холмов и серебро реки,
вьющейся точно живой клинок,
сталь в зазубринах перекатов,
схожие с бисером городки

Новой Англии. Упавшие до нуля
термометры -- словно лары в нише;
стынут, обуздывая пожар
листьев, шпили церквей. Но для
ястреба, это не церкви. Выше
лучших помыслов прихожан,

он парит в голубом океане, сомкнувши клюв,
с прижатою к животу плюсною
-- когти в кулак, точно пальцы рук --
чуя каждым пером поддув
снизу, сверкая в ответ глазною
ягодою, держа на Юг,

к Рио-Гранде, в дельту, в распаренную толпу
буков, прячущих в мощной пене
травы, чьи лезвия остры,
гнездо, разбитую скорлупу
в алую крапинку, запах, тени
брата или сестры.

Сердце, обросшее плотью, пухом, пером, крылом,
бьющееся с частотою дрожи,
точно ножницами сечет,
собственным движимое теплом,
осеннюю синеву, ее же
увеличивая за счет

еле видного глазу коричневого пятна,
точки, скользящей поверх вершины
ели; за счет пустоты в лице
ребенка, замершего у окна,
пары, вышедшей из машины,
женщины на крыльце.

Но восходящий поток его поднимает вверх
выше и выше. В подбрюшных перьях
щиплет холодом. Глядя вниз,
он видит, что горизонт померк,
он видит как бы тринадцать первых
штатов, он видит: из

труб поднимается дым. Но как раз число
труб подсказывает одинокой
птице, как поднялась она.
Эк куда меня занесло!
Он чувствует смешанную с тревогой
гордость. Перевернувшись на

крыло, он падает вниз. Но упругий слой
воздуха его возвращает в небо,
в бесцветную ледяную гладь.
В желтом зрачке возникает злой
блеск. То есть, помесь гнева
с ужасом. Он опять

низвергается. Но как стенка -- мяч,
как падение грешника -- снова в веру,
его выталкивает назад.
Его, который еще горяч!
В черт-те что. Все выше. В ионосферу.
В астрономически объективный ад

птиц, где отсутствует кислород,
где вместо проса -- крупа далеких
звезд. Что для двуногих высь,
то для пернатых наоборот.
Не мозжечком, но в мешочках легких
он догадывается: не спастись.

И тогда он кричит. Из согнутого, как крюк,
клюва, похожий на визг эриний,
вырывается и летит вовне
механический, нестерпимый звук,
звук стали, впившейся в алюминий;
механический, ибо не

предназначенный ни для чьих ушей:
людских, срывающейся с березы
белки, тявкающей лисы,
маленьких полевых мышей;
так отливаться не могут слезы
никому. Только псы

задирают морды. Пронзительный, резкий крик
страшней, кошмарнее ре-диеза
алмаза, режущего стекло,
пересекает небо. И мир на миг
как бы вздрагивает от пореза.
Ибо там, наверху, тепло

обжигает пространство, как здесь, внизу,
обжигает черной оградой руку
без перчатки. Мы, восклицая "вон,
там!" видим вверху слезу
ястреба, плюс паутину, звуку
присущую, мелких волн,

разбегающихся по небосводу, где
нет эха, где пахнет апофеозом
звука, особенно в октябре.
И в кружеве этом, сродни звезде,
сверкая, скованная морозом,
инеем, в серебре,

опушившем перья, птица плывет в зенит,
в ультрамарин. Мы видим в бинокль отсюда
перл, сверкающую деталь.
Мы слышим: что-то вверху звенит,
как разбивающаяся посуда,
как фамильный хрусталь,

чьи осколки, однако, не ранят, но
тают в ладони. И на мгновенье
вновь различаешь кружки, глазки,
веер, радужное пятно,
многоточия, скобки, звенья,
колоски, волоски --

бывший привольный узор пера,
карту, ставшую горстью юрких
хлопьев, летящих на склон холма.
И, ловя их пальцами, детвора
выбегает на улицу в пестрых куртках
и кричит по-английски "Зима, зима!"

1975

Хотя у него и без того очень много прекрасных стихов. А духовно богатые девы, видимо, читают его благодаря любви к Бродскому Полозковой.

>>119296
>А духовно богатые девы, видимо, читают его благодаря любви к Бродскому Полозковой.

О. А теперь объясните мне, кто такая Полозкова и чем она знаменита.

>>119286
>ввиду популярности среди духовных ТП
А разве не абсолютно однохуйственно? Если бы какой-нибудь Коэльо писал как бог, или вообще как САМ ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ, то мне было бы абсолютно фиолетово, кто там его читает.

>>119304

>кто такая Полозкова

Известная поэтесса. Пишет чисто женские стихи, как правило, в одной из форм, юзанных Бродским: рифмовка АААВ БББВ, иногда даже чисто тонический стих, хотя все равно очень старательно уделяет внимание размеру.

Ничего особенного. Но ее почему-то ценит, например, Быков, обсуждаемый где-то в соседнем треде. Хотя он по части формы гораздо более искусен.

>>119310

Как она стала знаменита? Хорошо, что уделяет. Но я видел пару её стихов, и это, по-моему, ерунда.

>>119314 В основном благодаря тому, что сама читает свои стихи, и читает хорошо. Уместная музыка на фоне, четкая речь, к месту интонации и вся хуйня. Советую найти ВК и послушать.

А раз уж речь зашла о Бродском, то поясните мне, почему все знают его стихи, но никто не читал "Мрамор", без которого "Post aetatem nostram" вообще мало воспринимается?

>>119320

Где она их читала-то? В сети тысячи роликов и записей со стихами недопоэтов, но известна только Полозкова.

>>119310

>Но ее почему-то ценит, например, Быков

Ты где прятался последние пару лет? Быков ее ценил году в 2008-2009, если не раньше. Потом, убедившись, что она обычная тупая пизда, пусть и с талантам, который она сейчас собственноручно слила в унитаз, он начал ее жестко стебать, от чего у Полозковой были чудесные приступы бугурта. Поищи в ее ЖЖ, там все есть.

>>119334

ТалантОм. Реактивный фикс.

Школа Злословия с этой восторженной коровой.

>>119334

Да я как раз с того времени и не интересовался ее творчеством особо, как и отношением к ней кого бы то ни было. Но спасибо за информацию.

>>119314

>Хорошо, что уделяет.

Хорошо, но не ново. Я не говорю, что на размер надо класть, но можно ведь играть им. Вон, как тот же Бродский в "Осеннем крике ястреба".

Поэты нынче пидорасы
хоть померли уже и все
один тут я — красивый и пиздатый —
сижу в метель на букаче
ебал я рифму! и жирнющего Димулю
того, с усами, шо пиздец
и жабья морда с галстуком на пике
мне не мила: я школьник, воин, я творец!

инбифо: Браво! Браво! Дай я тебе отсосу!

Эту бордУ не отмыть: бессмысленны наши потуги,
В говнах онА вся и школьник по трЕдам бушует.
Выйдя из чтения-тОлько, я плАчу по прошлому вину
Скорби конца нет и скрежету челюстей тоже.

>>119390

И правильно, маня, скрежи-скрережи
хуец мой не мягок!..
я знаю
и слог мой паршив!
однако я прав, я велик
а вы же — як вши
гийота
кафказ
по ту сторону свана
блевота
проказа
занудные бабы

мне /bo/льно

>>119391

скрыл тред, чтобы не было стыдно читать свои высеры.

любой писака-иммигрант - чмо и мудак
прув ми вронг

>>119409
Гомбрович.

>>119409

любой - чмо и мудак
прув ми вронг

Нахуя скатывать тред о Бродском в эту вонючую претенциозную пизду, которая пишет стихи про Джеймсов?

Чем больше черных глаз, тем больше переносиц,
а там до стука в дверь уже подать рукой.
Ты сам себе теперь дымящий миноносец
и синий горизонт, и в бурях есть покой.
Носки от беготни крысиныя промокли.
К лопаткам приросла бесцветная мишень.
И к ней, как чешуя, прикованы бинокли
не видящих меня смотря каких женьшень.
У северных широт набравшись краски трезвой,
(иначе - серости) и хлестких резюме,
ни резвого свинца, ни обнаженных лезвий,
как собственной родни, глаз больше не бздюме.
Питомец Балтики предпочитает Морзе!
Для спасшейся души - естественней петит!
И с уст моих в ответ на зимнее по морде
сквозь минные поля эх яблочко летит.

>>119409
любой школодолбоеб, путающий слова иммигрант и эмигрант - чмо и мудак
прув ми вронг

>>119440
Но ведь любой эмигрант - иммигрант. А еще и мигрант. В широком смысле.

Для ХИКК.

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно все, особенно -- возглас счастья.
Только в уборную -- и сразу же возвращайся.

О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора
и кончается счетчиком. А если войдет живая
милка, пасть разевая, выгони не раздевая.

Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более -- изувеченным?

О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; еще одна будет лишней.

Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.

Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.

Приветствую тебя две тыщи лет
спустя. Ты тоже был женат на бляди.
У нас немало общего. К тому ж
вокруг - твой город. Гвалт, автомобили,
шпана со шприцами в сырых подъездах,
развалины. Я, заурядный странник,
приветствую твой пыльный бюст
в безлюдной галерее. Ах, Тиберий,
тебе здесь нет и тридцати. В лице
уверенность скорей в послушных мышцах,
чем в будущем их суммы. Голова,
отрубленная скульптором при жизни,
есть, в сущности, пророчество о власти.
Все то, что ниже подбородка, - Рим:
провинции, откупщики, когорты
плюс сонмы чмокающих твой шершавый
младенцев - наслаждение в ключе
волчицы, потчующей крошку Рема
и Ромула. (Те самые уста!
глаголющие сладко и бессвязно
в подкладке тоги.) В результате - бюст
как символ независимости мозга
от жизни тела. Собственного и
имперского. Пиши ты свой портрет,
он состоял бы из сплошных извилин.

Тебе здесь нет и тридцати. Ничто
в тебе не останавливает взгляда.
Ни, в свою очередь, твой твердый взгляд
готов на чем-либо остановиться:
ни на каком-либо лице, ни на
классическом пейзаже. Ах, Тиберий!
Какая разница, что там бубнят
Светоний и Тацит, ища причины
твоей жестокости! Причин на свете нет,
есть только следствия. И люди жертвы следствий.
Особенно в тех подземельях, где
все признаются - даром, что признанья
под пыткой, как и исповеди в детстве,
однообразны. Лучшая судьба -
быть непричастным к истине. Понеже
она не возвышает. Никого.
Тем паче цезарей. По крайней мере,
ты выглядишь способным захлебнуться
скорее в собственной купальне, чем
великой мыслью. Вообще - не есть ли
жестокость только ускоренье общей
судьбы вещей? свободного паденья
простого тела в вакууме? В нем
всегда оказываешься в момент паденья.

Январь. Нагроможденье облаков
над зимним городом, как лишний мрамор.
Бегущий от действительности Тибр.
Фонтаны, бьющие туда, откуда
никто не смотрит - ни сквозь пальцы, ни
прищурившись. Другое время!
И за уши не удержать уже
взбесившегося волка. Ах, Тиберий!
Кто мы такие, чтоб судить тебя?
Ты был чудовищем, но равнодушным
чудовищем. Но именно чудовищ -
отнюдь не жертв - природа создает
по своему подобию. Гораздо
отраднее - уж если выбирать -
быть уничтоженным исчадьем ада,
чем неврастеником. В неполных тридцать,
с лицом из камня - каменным лицом,
рассчитанным на два тысячелетья,
ты выглядишь естественной машиной
уничтожения, а вовсе не
рабом страстей, проводником идеи
и прочая. И защищать тебя
от вымысла - как защищать деревья
от листьев с ихним комплексом бессвязно,
но внятно ропщущего большинства.

В безлюдной галерее. В тусклый полдень.
Окно, замызганное зимним светом.
Шум улицы. На качество пространства
никак не реагирующий бюст...
Не может быть, что ты меня не слышишь!
Я тоже опрометью бежал всего
со мной случившегося и превратился в остров
с развалинами, с цаплями. И я
чеканил профиль свой посредством лампы.
Вручную. Что до сказанного мной,
мной сказанное никому не нужно -
и не впоследствии, но уже сейчас.
Но если это тоже ускоренье
истории? успешная, увы
попытка следствия опередить причину?
Плюс, тоже в полном вакууме - что
не гарантирует большого всплеска.
Раскаяться? Переверстать судьбу?
Зайти с другой, как говориться, карты?
Но стоит ли? Радиоактивный дождь
польет не хуже нас, чем твой историк.
Кто явится нас проклинать? Звезда?
Луна? Осатаневший от бессчетных
мутаций, с рыхлым туловищем, вечный
термит? Возможно. Но, наткнувшись в нас
на нечто твердое, и он, должно быть,
слегка опешит и прервет буренье.

"Бюст, - скажет он на языке развалин
и сокращающихся мышц, - бюст, бюст".

Кажинный раз на этом самом месте
я вспоминаю о своей невесте.
Вхожу в шалман, заказываю двести.

Река бежит у ног моих, зараза.
Я говорю ей мысленно: бежи.
В глазу -- слеза. Но вижу краем глаза
Литейный мост и силуэт баржи.

Моя невеста полюбила друга.
Я как узнал, то чуть их не убил.
Но Кодекс строг. И в чем моя заслуга,
что выдержал характер. Правда, пил.

Я пил как рыба. Если б с комбината
не выгнали, то сгнил бы на корню.
Когда я вижу будку автомата,
то я вхожу и иногда звоню.

Подходит друг, и мы базлаем с другом.
Он говорит мне: Как ты, Иванов?
А как я? Я молчу. И он с испугом
Зайди, кричит, взглянуть на пацанов.

Их мог бы сделать я ей. Но на деле
их сделал он. И точка, и тире.
И я кричу в ответ: На той неделе.
Но той недели нет в календаре.

Рука, где я держу теперь полбанки,
сжимала ей сквозь платье буфера.
И прочее. В углу на оттоманке.
Такое впечатленье, что вчера.

Мослы, переполняющие брюки,
валялись на кровати, все в шерсти.
И горло хочет громко крикнуть: Суки!
Но почему-то говорит: Прости.

За что? Кого? Когда я слышу чаек,
то резкий крик меня бросает в дрожь.
Такой же звук, когда она кончает,
хотя потом еще мычит: Не трожь.

Я знал ее такой, а раньше -- целой.
Но жизнь летит, забыв про тормоза.
И я возьму еще бутылку белой.
Она на цвет как у нее глаза.

лучший анекдот эвер

>>119673
Пошел нахуй, Антонио.

>>119557

Гимн двача.

>>119673

Петросянище.

>>119673
Там ещё музычку такую камерную подпустили в конце, как бы подчеркивая: мол, типа, смотрите, в этом отрывочке как в капле воды отразился океан невъебенной высокодуховности мастера старой школы, давайте проникнемся пафосом ситуации.

И ведь этот эффект с подпусканием интеллектуального флёра и прокидыванием ванильного фильтра срабатывает прямо здесь и сейчас. Это же поразительно, какой же всё-таки развод вся эта элитарность, джойсодротство и статусные игры, какая нелепая ширма, жупел, пустое место, говно.

>>119690

За лучший пост уходящего года этому гетеросексуалу вручаю я медаль. Другой не нашлось, но хуй с ним.. элитарность для отщепенцев, простите за корявый и спотыкающийся слог.

>>119690

Двачую. Который раз убеждаюсь, что при желании любое говно можно выдать за средоточение мудрости бытия.

>>119690
Ты ничего не понял.

>>119705
Вчера и сегодня посмотрел три фильма с ней

>>119704
Что по вашему не говно?

>>119705>>119995>>119996
Ребятки, уходите отсюда.
Аннафорсер

>>120001
Почему?

>>120001>>119996>>119995>>119705
Пожаловался на фагготорию
мимобурзилка

А есть поэты у которых большая часть творчества хотя бы идейно в духе "Не выходи из комнаты"? Интересуют всякие хикки-наркоманы и тому подобные личности с приятным слогом.

>>120482
Реп макулатуры.

>>120484
Да и грузчиков тоже. Ну а из более книжного что есть?

>>119690
Из полуторачасового фильма кто-то вырезал 45 секунд с петросянщиной. Вот так и рождаются далеко идущие выводы.
Хотя я с тобой согласен
А если по теме- то для меня Бродский стал первым поэтом, который дал понять, что поэзия- это не только нахуй ненужные описания природы и любви, густо нашпигованные "образами" и красивыми словами, которые ничего для меня не значат. В моей жизни нет ничего, что могло бы как-то откликнуться на "Чудное мгновенье" Пушкина, например.
Да, раньше Бродского из полей в город пришёл Маяковский, но он тяжел своей назойливой идеологией и политикой. И у него тоже очень уж дохуя "чувств", эмоций.
Мне нравятся стихи Бродскоги именно спокойствием, достоинством каким-то. Человек описывает ситуацию достойно, без истерики, вообще присущей поэтам.
***
Гражданин второсортной эпохи, гордо
Признаю я товаром второго сорта
Свои лучшие мысли...
***
Обычно поэты так не говорят. До Бродского поэт всё время как будто говорит в лицо либо царю, либо Богу. Других собеседников поэты считают ниже своего достоинства, за исключением какой-нибудь блядоватой дочки коллежского ассесора.

>>120530
Но он еще тем пидрилой был. А так плюсую тебя.
>>120482
"Памяти Марка Аврелия", например. По смыслу еще подходит "Звездный ужас" Гумилёва, какой-то доброанон в предыдущем стихотреде спалил годноту. вообще подозреваю, что у каждого или почти у кажого виршеплёта можно найти что-то мизантропическое, творческие личности, перемены настроения, все такое. вспомнилось "Из Блока" Лосева еще.

>>119673

А музыка-то какая в конце! Просто охуеть! Просто не анекдот тупой, а откровение, блять!

>>120543
>Но он еще тем пидрилой был.
Если ты про тяжёлый характер, то да, он был пидрилой. А кто из поэтов не был? Возьми любые мемуары, биографии, те же "ЖЗЛ"- каждый поэт- это бездна самолюбия, плюс комплексы, мнительность, смены настроения. Исключение- только совсем поехавшие типа Хлебникова.
Бродский был очень тяжёл в общении. В книге воспоминаний Людмилы Штерн описывается, как в начале 90-х к нему в гости в США рванули его совковые друзья, ожидая слёзных объятий, но при встрече он смотрел на них как на несвежее говно.

>>120577
>ожидая слёзных объятий, но при встрече он смотрел на них как на несвежее говно.

Все правильно сделал.

>>120577
>каждый поэт- это бездна самолюбия, плюс комплексы, мнительность, смены настроения

Блять.

Узнал себя.

мимопейшустехи

>>120592
Ай ноу зэт фил.

 Старение! Здравствуй, мое старение!
     Крови медленное струение.
     Некогда стройное ног строение
     мучает зрение. Я заранее
     область своих ощущений пятую,
     обувь скидая, спасаю ватою.
     Всякий, кто мимо идет с лопатою,
     ныне объект внимания.
***
Охуеть. Человеку, который это написал, было 32 года. Тридцать два, почти как мне сейчас.
Я по этому стиху подумал бы, что автору минимум 65.
Хотя, Есенин начал писать стихи о старческом увядании где-то лет с 23-х.

Мне нpавится летний отдых. Он мне пpельстивен и любовен. Я возpадуюсь когда наступит лето. Летнее вpемя всегда теплое и сухое и сладко. Мне нpавится пpоводить лето в воде и особенно в моpе соленом. Там все любовно и пpельстиво. В моpе можно купаться или загоpеться. Мне нpавится загоpаться, когда загоpаешься всегда тепло и колеся. Hо можно обгоpеться, когда обгоpеться это не стpах и не пугаться, то есть можно жить. Мне нpавится загоpаться со своим дpугом.

http://pastebin.ru/DY73Q8pt

>>120760
Мне 24, а я уже начинаю чувствовать, что старею. Жир в области пуза начинает появляться, позвоночник побаливает, зубы уже не те что раньше.

>>120592>>120609

Для этого не обязательно быть поэтом, вы можете быть просто мудаками.

>>120808
А мне 27, и я инфантильный отмороженный долбоеб в превосходной физической форме.

мимо

Наверно, я не шарю в стихах. Купил большой сборник его стихотворений, хотел обмазаться. Хуй-то там. Пошло процентов 10%. Особливо понравилось про Жукова. Про хикку тоже классное (чем-то джаз напоминает) А про орла, парящего над Коннектикутом - это ж просто, блядь, ритмичная проза. На мой взгляд.
Заболоцкого обожаю, например. Классических поэтов. Бродский вообще не идёт. По-моему, он по части техники загнался настолько, что нормально его могут воспринимать либо мазохисты, либо нужно, что называется, "дорасти".
Котаны, поясните по хардкору, как, блядь, его читать надо?

>>119321
отчего же - никто?

>>121425

Не знаю. Я тоже Бродского не много читал, самое известное - сразу легко пошло, без проблем. Но у меня так же и с Маяковским, которого многие тоже читать не умеют, так что...

>>121490

Маяковский у меня влёт идёт, если что. Совершенно не сложно читать. хотя и не увлекаюсь им.

>>121575

Понятно.

>>119295
Смешно. Действительно смешно.

Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.

Дева тешит до известного предела --
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятья невозможны, ни измена!


Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных --
лишь согласное гуденье насекомых.


Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он -- деловит, но незаметен.
Умер быстро -- лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.

Рядом с ним -- легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.



Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.

И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники -- ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.



Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела --
все равно что дранку требовать от кровли.

Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я -- не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.



Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум, --или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?



Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.



Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.

Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.


Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке -- Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.


Как же здесь без этого стихотворения.

>>121669
Одно из самых любимых стихотворений у него

А это одно из моих любимых стихотворений. Очень красивое.

Вот я вновь посетил
эту местность любви, полуостров заводов,
парадиз мастерских и аркадию фабрик,
рай речный пароходов,
я опять прошептал:
вот я снова в младенческих ларах.
Вот я вновь пробежал Малой Охтой сквозь тысячу арок.

Предо мною река
распласталась под каменно-угольным дымом,
за спиною трамвай
прогремел на мосту невредимом,
и кирпичных оград
просветлела внезапно угрюмость.
Добрый день, вот мы встретились, бедная юность.

Джаз предместий приветствует нас,
слышишь трубы предместий,
золотой диксиленд
в черных кепках прекрасный, прелестный,
не душа и не плоть --
чья-то тень над родным патефоном,
словно платье твое вдруг подброшено вверх саксофоном.

В ярко-красном кашне
и в плаще в подворотнях, в парадных
ты стоишь на виду
на мосту возле лет безвозвратных,
прижимая к лицу недопитый стакан лимонада,
и ревет позади дорогая труба комбината.

Добрый день. Ну и встреча у нас.
До чего ты бесплотна:
рядом новый закат
гонит вдаль огневые полотна.
До чего ты бедна. Столько лет,
а промчались напрасно.
Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты
прекрасна.

По замерзшим холмам
молчаливо несутся борзые,
среди красных болот
возникают гудки поездные,
на пустое шоссе,
пропадая в дыму редколесья,
вылетают такси, и осины глядят в поднебесье.

Это наша зима.
Современный фонарь смотрит мертвенным оком,
предо мною горят
ослепительно тысячи окон.
Возвышаю свой крик,
чтоб с домами ему не столкнуться:
это наша зима все не может обратно вернуться.

Не до смерти ли, нет,
мы ее не найдем, не находим.
От рожденья на свет
ежедневно куда-то уходим,
словно кто-то вдали
в новостройках прекрасно играет.
Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает.

Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
в темноте обнимает за плечи,
и полны темноты,
и полны темноты и покоя,
мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою.

Как легко нам дышать,
оттого, что подобно растенью
в чьей-то жизни чужой
мы становимся светом и тенью
или больше того --
оттого, что мы все потеряем,
отбегая навек, мы становимся смертью и раем.

Вот я вновь прохожу
в том же светлом раю -- с остановки налево,
предо мною бежит,
закрываясь ладонями, новая Ева,
ярко-красный Адам
вдалеке появляется в арках,
невский ветер звенит заунывно в развешанных арфах.

Как стремительна жизнь
в черно-белом раю новостроек.
Обвивается змей,
и безмолвствует небо героик,
ледяная гора
неподвижно блестит у фонтана,
вьется утренний снег, и машины летят неустанно.

Неужели не я,
освещенный тремя фонарями,
столько лет в темноте
по осколкам бежал пустырями,
и сиянье небес
у подъемного крана клубилось?
Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось.

Кто-то новый царит,
безымянный, прекрасный, всесильный,
над отчизной горит,
разливается свет темно-синий,
и в глазах у борзых
шелестят фонари -- по цветочку,
кто-то вечно идет возле новых домов в одиночку.

Значит, нету разлук.
Значит, зря мы просили прощенья
у своих мертвецов.
Значит, нет для зимы возвращенья.
Остается одно:
по земле проходить бестревожно.
Невозможно отстать. Обгонять -- только это возможно.

То, куда мы спешим,
этот ад или райское место,
или попросту мрак,
темнота, это все неизвестно,
дорогая страна,
постоянный предмет воспеванья,
не любовь ли она? Нет, она не имеет названья.

Это -- вечная жизнь:
поразительный мост, неумолчное слово,
проплыванье баржи,
оживленье любви, убиванье былого,
пароходов огни
и сиянье витрин, звон трамваев далеких,
плеск холодной воды возле брюк твоих вечношироких.

Поздравляю себя
с этой ранней находкой, с тобою,
поздравляю себя
с удивительно горькой судьбою,
с этой вечной рекой,
с этим небом в прекрасных осинах,
с описаньем утрат за безмолвной толпой магазинов.

Не жилец этих мест,
не мертвец, а какой-то посредник,
совершенно один,
ты кричишь о себе напоследок:
никого не узнал,
обознался, забыл, обманулся,
слава Богу, зима. Значит, я никуда не вернулся.

Слава Богу, чужой.
Никого я здесь не обвиняю.
Ничего не узнать.
Я иду, тороплюсь, обгоняю.
Как легко мне теперь,
оттого, что ни с кем не расстался.
Слава Богу, что я на земле без отчизны остался.

Поздравляю себя!
Сколько лет проживу, ничего мне не надо.
Сколько лет проживу,
сколько дам на стакан лимонада.
Сколько раз я вернусь --
но уже не вернусь -- словно дом запираю,
сколько дам я за грусть от кирпичной трубы и
собачьего лая.

>>121667

А у меня уныние от него. Правда ведь все так. Входят никому ненужные смешные интели, правят тираны, а под этим быдло-быдло-быдло...

>>121838
Да. И ты понимаешь, что от тебя ничего не зависит, хоть прыгай всю жизнь, история катится по своему пути.

>>121905
И ты всю жизнь продолжаешь во что-то верить, и что-то пытаешься изменить. Бьешься, делаешь что-то, продолжаешь надеяться. А потом ложишься и умираешь.

Бла.

>>121838
Знаешь, по-моему быдло ты, или интель это все вопрос вкуса и тусовки. Интели в массе своей тоже скоты, людей омерзительных и непорядочных там не меньше, просто все это отлакировано манерами и дресс-кодом.

>>121669
Последние 2 строфы изображают отсутствие человека, и они единственные не содержат прямой речи героя. После рассуждений о смерти- последние строчки типа намекают на то, что герой таки умер.

>>122088

Под быдлом я понимаю тех, кого ничего, кроме быта не интересует.

>>122167
Ты имеешь ввиду ЛЮДЕЙ ГЛАГОЛОВ?

>>122167
Знакомый аспирант-философ пишет дисер "Метафизика быта", что скажешь?

>Знакомый аспирант-философ пишет дисер "Метафизика быдла"
Починено

>>122105
Да, ненавязчиво так. Стихотворение-прощание. Примирение с жизнью, примирение со смертью.

>>122185
Ему интересна метафизика быта - он наблюдатель.

бамп

Бамп!