«Маруся» не то чтобы чудовищна — это просто не книга.
То есть она пытается, конечно, походить на книги, в том числе вполне определенные — возможно, прочитанные автором, возможно, услышанные в вольном пересказе автора идеи проекта Константина Рыкова или в пересвисте какого-то Рабиновича. На предполагаемое сходство девочки из будущего Маруси и девочки из будущего Алисы любезно указывает само издательство в предисловии (иначе бы не всякий догадался), завязка романа в ноль напоминает «Черновик» Сергея Лукьяненко, офтальмологические проблемы героев, подвергшихся магическому воздействию, вызывают в памяти «Кесаревну Отраду» Андрея Лазарчука, а металлическая фигурка ящерки будто бы сошла со страниц «Мальчика и ящерки» Владислава Крапивина. Потом, конечно, на страницах появляется оживленный мамонт (привет из «33 марта» Виталия Мелентьева), а в целом повествование, переместившееся в научный лагерь, начнет походить на любой образец ФБП 50-х. Не хватает только любознательного мальчика Павлика, допытывающегося у рассеянного профессора, а чо это за странные цепи охлаждения на высоковольтном ядерном комбайне. Остальное в наличии: и рассеянный профессор, и малолетние хулиганы-изобретатели, и красивые девушки, и сильные юноши, один из которых растяпа, и обаятельные злодеи, и коварные китайцы.
Проблема в том, что всем перечисленным авторам, включая создателей высоковольтных комбайнов, было что сказать. В большинстве случаев говорить — вернее, писать, — они умели и темы свои знали. Полина Волошина писать и придумывать не умеет и, похоже, мало что знает.
Являясь, таким образом, идеальной моделью для своей героини. Которая совсем ничего не знает и не умеет, не любит читать, учиться, готовить и нормально разговаривать. Она не способна к коммуникации: любой короткий диалог приводит Марусю либо в раздражение, либо в отчаяние.
Маруся, мыслящая в стилистике «В порядке ли Бунин? Может быть, она спасет ему жизнь? А может, у него оторваны ноги?», умеет и любит есть, спать и выяснять отношения. В свою очередь, являясь идеальной моделью для среднестатистической школьницы из соцсети, которая не то чтобы стыдится таких своих особенностей, но слышать упреки по их поводу устала. А тут здрасьте вам — ровно такая же героиня, даже еще тупее — и она, во-первых, красавица, во-вторых, носительница сакральной силы, в-третьих — потомок небожителей. И таких среднестатистических у нас, видимо, как минимум 300 тысяч.
Важно, что «Маруся», что первая, что третья, построены ровно по принципу игры в куклы. Часть первая: вот это аэропорт, появляется такая Барби — вернее, Мукла, конечно, — она такая несчастная, тут ее хоба — и в тюрьму, а потом приходит сильный такой папа и говорит: а ну-ка выпустили мою доченьку быстро! И выпустили, ага. Теперь вторая часть: Мукла такая на здоровской машинке едет-едет — бабах, перевернулась. И чо? Ничо, дальше пошла. А давай ее переоденем, у нее ведь платья такие здоровские! Давай. И искупаем! Ну давай. А она пусть такая утонет, но не до смерти. Как утонет, в душе? Ну да. А почему? А просто так. Ну давай. А что аэропорт? Какой аэропорт?
Все герои являются частью механизма, который крутится лишь одновременно с героиней, служащей единственным приводным ремнем: жизнь начинается, когда Маруся вступает в кадр, и тут же застывает, едва она из кадра выходит — остальные герои оттягиваются на свой участок экрана и валяются брошенными марионетками, ожидая, пока автор вспомнит про них, приведет на этот участок Марусю и заставит хозяина участка изображать злодея, героя или просто красавчика.
То же самое относится к самым старательно придуманным особенностям мира: в следующем эпизоде герой про них забывает, так что не пригождается ни система надзора за гражданами, тщательно описанная в первой части, ни волшебная лодка-самолет — можно ведь и на обычном самолете перемещаться, ни антипанический пластырь, без которого Маруся раньше вроде бы помирала. Об объяснении даже ключевых событий не стоит и говорить — не забывала бы про них автор напрочь, и то хлеб.
Ничего нового в таком подходе, конечно, нет: даже новейшая история российской фантастики знала периоды мегапопулярности Эрнста Малышева, Владимира Кузьменко и Вилли Кона, которые писали ужасно и много, а Юрий Петухов — еще и долго. Другое дело, что издательства, претендующие на солидность, не ставили их паровозами больших проектов. Так ведь тогда и проектов не было.
Показательным, однако, следует считать тот факт, что в рамках «Этногенеза» доктрина обучения и прогресса решительно отодвинута в сторону. Ведь Сергей Волков очень сильно прибрал за первой «Марусей», увязал большинство ее косяков, вдохнул жизнь куда только можно и направил действие во внятную сторону. Волошиной осталось принять эстафету. А она раздраженно ее обнулила и принялась городить волапюки с чистого листа — не изменяя заявленному принципу «Когда думать о чем-то надо, но не хочется, появляется приятное, почти философское чувство невозмутимости».
А раз «Поплит» и тысячи читателей ее в этом порыве поддержали, значит, «Этногенез» — это не шуточный эксперимент, в рамках которого тысяча обезьян, круглосуточно барабанящих по клавиатуре, рано или поздно должна натворить ПСС Шекспира. Это вполне серьезный проект с прямо противоположными целями.
Оценка: 1