— Бля, пить хочу, блядь, умираю, пить. Там какая-то моча течёт. Пробовал пить эту воду вообще?
— Не хочется мне ничего. Мне… Я тока вот вспоминаю когда чё-нибудь приятное, вот у меня настроение сразу хорошее.
— Уже всё, охуел уже от твоих воспоминаний.
— Чё-нить такое, то вспомню, или там, как это, ну… Ну всякое, в общем вспоминаю. (Епифанцев сам с собой смеётся.) Кирпичи таскал я сначала. И там, ну… И там как раз… Я когда, знаешь, хорошее вспоминаю перед сном, как поебался я тогда вот, первый раз поебался, в деревне.
— Ну как?
— Да хули, я сейчас расскажу, блядь — шишка встанет, потом будем тут, блядь… молофить всё.
— У кого встанет, у тебя что ли?
— Ну а тебя что, не встанет что ли?
— С какого хуя у меня должна встать шишка? От твоих историй что ли у меня должна шишка встать?
— Вдвоём сидим тут, блядь.
— Ну давай, рассказывай, давай.
— Ну… «Три семёрки» выпил, блядь, ну, бутылку.
— Угу.
— С одной дурой.
— Угу.
— Ну, а потом поебалися.
— Бля, охуительная история просто. У меня просто шишка так встала, что, блядь, сейчас стены ебать буду. Всё что ли, просто поебались и всё?
— Ну быстро так, десять минут всего ебались-то. А у меня потом сразу, блядь, молофья полет… полил… полилася. (Епифанцев смеётся.) Много молофьи налилось, я… ну когда дрочил просто…
— Бляяя ну и истории у тебя (Опять смеется)!
— Ну ты лось, блядь, тебе такие истории… тоже такое, видимо, что-то было… Да ладно, ты меня всё время будешь смеяться…
— Да не буду я смеяться, давай, рассказывай, как ты дрочил… шишку.
— Шишку, шишку. Ну я Бердянск потом я вспоминаю, как там море, типа Черного моря такое… Азов, что ли? Не помню ничего…
— Ну, Азовское.
— Там я срал, блядь. Голый залез в море и насрал.
— Охуенно.
— Пьяный был тоже. «Три семёрки» тоже был. А везде, по всему Союзу «Три семёрки», понимаешь?