>>131176042 (OP)
В одних носках мы на цыпочках подкрались к соседской двери. В двери торчал огромный ключ на связке с ещё двумя поменьше.
- Ты пока на стрёме постой, - приказала мне Наташка и повернула ключ. В тишине щёлканье замка показалось оглушительным.
- Порядок, - подытожила Ольга и скользнула в квартиру. За ней последовала Наташа, кивком головы приглашая меня присоединится к ним. Совсем уже не уверенная в том, что делаю, я переступила порог квартиры и осторожно прикрыла дверь.
- Придётся время от времени следить, чтобы не пропустить, когда она вернётся, - заметила Ольга.
В прихожей царил полумрак, и когда глаза привыкли к темноте, мы различили на обоях светлое пятно выключателя.
- Не привлекая внимания! – зашипела Наташка, когда я щёлкнула по нему, осветив прихожую тусклым светом.
- Да ладно тебе, - отозвалась Ольга откуда-то уже из кухни. – Его отсюда-то слабо видно, в окнах вообще ничего не заметно будет.
Слева от меня дверь, судя по всему, вела в ванную. Две другие – в зал и спальню, судя по симметричной планировке квартиры девчонок. Наташа подошла к одной из них и подёргала ручку.
- Заперто.
- Попробуй ключом, - предложила я.
- Странные люди, - поворачивая в замке самый маленький из ключей, Наташа обернулась ко мне. – Зачем, уходя, закрывать зал на ключ?
- Может, они боятся воров, - послышался с кухни голос Ольги.
- И правильно боятся, - усмехнулась я и зашла в ванную. Видимо, напряжённые нервы сказались на моём зрении, потому что в первую секунду мне показалось, что ванная полна крови. Я судорожно стала шарить по стенке и наконец наткнулась на рычажок выключателя. Мгновенно все предметы озарились люминесцентным светом, и я убедилась, что ванная сияет первозданной белизной. Подойдя ближе, я внимательно осмотрела её, но не нашла даже малейших следов ржавчины. У стены стоял ванный шкафчик из довольно дорогого дерева с зеркалом, на полках выстроились шампуни, гели, щипцы для завивки волос… по-видимому, тётя Элла очень ценила порядок. И ничего таинственного или неожиданного. Я даже слегка разочаровалась.
Ну что? – спросила я у Ольги, выйдя из ванной.
- Да ничего, кроме того, что Наташка была права насчёт свеч. На подоконнике у них стоит красивый канделябр. Вполне себе подходит для романтического ужина.
- А мусор не смотрела?
- Смотрела, - хихикнула она. – Картофельные очистки и шоколадная обёртка. В шкафчиках специи. Всё в порядке.
- Погоди, - осенило меня. – А какие именно специи?
Ольга не успела ответить, как из-за двери зала послышалось сдавленное бульканье. Мы кинулись туда, и, открыв дверь, застыли на месте. Посреди комнаты стояла Наташа, одной рукой зажимая себе рот, а другой стряхивая какой-то тёмный предмет, прилипший к её ладони. Ольга подошла к ней и, рассмотрев предмет, вскрикнула от отвращения. Наконец, им удалось отлепить эту штуку и Наташа, всхлипывая, пробежала мимо меня, держа руку на весу.
- Ты только посмотри, - подозвала меня Ольга, склонившись над отлетевшим в сторону предметом. Подойдя, я увидела, что эта была сушеная кошачья лапа, отрезанная у локтевого сгиба. Когти на ней были окрашены красным.
- Понимаешь? Оно вцепилось в неё. Вот так просто, как живое, - прошептала Ольга.
- Надо положить эту мерзость на место, - я оглянулась в поисках подходящей тряпки, в которую можно было бы завернуть лапу. Даже мысль о том, что бы прикоснуться к ней рукой, вызывала у меня непонятную дрожь.
На диване лежала комбинация малинового цвета. Ольга приподняла её, зажав большим и указательным пальцами, словно боялась, что она в любой момент может вспыхнуть. Я обернула ночнушкой руку и осторожно переместила страшный предмет на место, указанное Ольгой.
- Всё. Теперь – быстро отсюда!
Я расправила комбинацию и положила было её обратно, как вдруг ощутила, что она какая-то влажная. Не веря своим глазам, я перевернула рубашку и пощупала – сухая. Однако ощущение чего-то липкого на руке осталось… я поднесла ладонь к глазам и почувствовала, что мне становится дурно – рука была измазана в крови.
Я слышала голос Ольги, но почему-то перестала соображать, понимая только одно – что нужно уходить из этой проклятой квартиры, пока не произошло что-то ужасное.
С трудом переставляя ноги, я чувствовала, как Ольга прислонила меня к стене, запирая зал и громко матерясь вслух – видимо, не могла трясущимися руками попасть в скважину. Я смотрела на дверь спальни… луч света под косяком померк, затем снова засветился и снова померк.
За дверью кто-то стоял.
В этот момент Ольга схватила меня за руку и вытащила из квартиры, заперев её и оставив болтаться ключ в двери. Дома Ольга захлопнула входную дверь и, повернувшись спиной, без сил опустилась на корточки. Я метнулась в ванную, где застала бледную Наташу, держащую руку под струёй холодной воды. Рана промылась, но на коже осталась царапина от трёх длинных когтей. Я сунула свою окровавленную ладонь под воду и с облегчением заметила, что она смывается.
- Как вы? – послышался слабый голос Ольги.
- Там водка в холодильнике ещё осталась? – хрипло откликнулась Наташа.
- Да.
Прошло около часа, а мы никак не могли прийти в себя. Будто сговорившись, мы в полной тишине смотрели друг на друга, не находя даже сил обсудить произошедшее. Наконец, я сказала, что мне пора домой. Ольга открыла дверь, не говоря по прежнему ни слова, и уже спускаясь по лестнице я поняла, что для неё, как и для меня, самым страшным было молчание Наташки. Оно означало, что произошло что-то действительно ужасное.
Какого рода было это происшествие, выяснилось на следующий день. Ольга позвонила мне и, плача, сообщила новость о том, что их сосед ночью повесился.
- Она знает, понимаешь, знает! – шептала она в трубку, и от этой фразы у меня мурашки поползли по спине.
- Оль, ну с чего ты взяла? Может, у него были свои при…
- Посмотри на свою руку! Помнишь, что на ней было вчера?! – взвизгнула она. Я перевела взгляд на ладонь и вскрикнула – возле указательного пальца было кровавое пятно, похожее на ожог. Я попыталась оттереть его об одежду – безрезультатно.
- Видишь? Мы прокляты, - зарыдала в трубку Ольга. – У Наташки царапины, у тебя – кровь.
- А у тебя?
- Воск, - она немного помолчала. – Я рассматривала канделябр, и одна из свечек неожиданно капнула мне на руку. Он как будто въелся в кожу.
Меня стало по-настоящему трясти.
- Он всё видел.
- Кто? – не поняла Ольга.
- Муж. Он был в соседней спальне. Я видела, как он стоял у двери.
Ольга ничего не ответила. Мы сидели по разные стороны телефонной трубки и плакали, плакали…
А ещё через день Наташа получила ключ. Он пришёл в плотном белом конверте без адреса отправителя - так рассказывала Ольга, сидя у меня на кухне и держа в руках чашку с давно остывшим чаем. Это был дубликат ключа от входной двери соседей. Подруга рассказала, что Наташа в ужасе выбросила его и заперлась в своей комнате, отказавшись от обеда и ужина. Ближе к ночи она впервые вышла из комнаты, с белым словно смерть лицом и сказала, что видела накануне соседку – та улыбнулась ей, поднимаясь по ступенькам вверх.
Той же ночью Ольгу разбудил страшный вопль сестры. Выбежав из своей комнаты, она бросилась к двери, которую уже ломал отец. Ворвавшись в её комнату, родители отпрянули от жуткого зрелища – горло Наташи было разорвано, из открывшихся артерий вяло капала кровь, залившая уже подушку и часть одеяла, а стеклянные зрачки были уставлены в раскрытое окно. Ольгу отправили к тётке. Через три дня она позвонила мне и, рыдая, сообщила, что ей пришёл белый конверт. Ольга до смерти боялась его открывать. Ближе к полуночи она позвонила мне, и срывающимся шёпотом сказала, что слышит какой-то стук по стенам, и что он приближается к её окну. Вдруг разговор прервался, и в трубке послышались короткие гудки. В течение всей ночи я так и не смогла до неё дозвониться.
Ольга пропала. Её ищут уже пятый день, но никаких следов не обнаружено. Не думаю, что она жива.
Сегодня я встретила на улице женщину с серо-жёлтого цвета глазами. И хоть раньше я видела её только со спины, я знаю, что это тётя Элла. Она шла мне навстречу и улыбалась.
Дома меня ждал конверт. Не знаю, какой ключ получила Ольга, но, кажется, догадываюсь, какой достался мне.
Я уверена что этот тот самый ключ. Мне снился сон. Я снова была в проклятой квартире, смотрела на дверь маленькой спальни…
А из замочной скважины течет кровь.

нужно больше паст.пока что пойду приготовлю похавать и сяду читать :З

>>131176503
Я еще раз пересмотрел видео. Было в нем что-то странное. Даже пугающее. Хотя, казалось бы, все понятно. На кровати сидит бледный, тощий чувак, наверное, даун, или еще что-нибудь такое, к нему заходит его сиделка или типа того, делает укол, выкуривает сигарету, уходит. Я пересмотрел видео еще раз. И еще. Так ничего не решив, я еще раз проверил в прицел своего подопечного (сидит, сволочь) и лег спать.
За следующую неделю, используя свою систему наблюдения я установил, что:
а) женщина с подносом заходит в комнату раз в два дня, примерно в 14-15 часов, она делает укол, выкуривает сигарету и уходит;
б) похоже, больше в комнате не происходит ничего!
Тем не менее, все это начинало становится навязчивой идеей. Во-первых, я так и не видел, как ему меняют простыни. Во-вторых, я, кажется, понял, что странного было в поведении женщины. Я видел, как она приходила к нему в комнату три раза и никогда - ни на секунду - она не поворачивалась к нему спиной.
Я наблюдал за ним несколько недель, почти забил на работу. За это время ему еще раз поменяли простыни, но я этого так и не увидел. Не знаю, как это произошло, если только ночью, когда я спал. Еще я узнал, что пару раз в неделю женщина из его квартиры куда–то уходит на 30-40 минут. Я видел, как она выходит из подъезда и возвращается обратно с парой пакетов. Несколько раз я смог проследить за ней – она ходила в ближайший продуктовый магазин, а на обратном пути заходила в аптеку. Я пытался узнать, что она покупала в аптеке, но чек она забирала с собой, а спрашивать у фармацевта я не решался.
Раз в два дня женщина заходила к нему в комнату, делала укол, выкуривала сигарету, выходила. Она ни на секунду не отворачивалась от него. Я досконально изучил его комнату. Я много думал про полосы на двери, про ободранные обои. Полосы на двери – это ободранная краска. И ободрало её то же, что и обои на стенах – ногти на его руках. У меня не было ни одной причины думать, что это так, но других объяснений я не находил. Он начал пугать меня. Я смотрел на него через прицел, часами пялился ему в затылок, а он просто сидел на своей кровати в углу. Особенно жутко было видеть, как в соседней квартире маленькие дети играют и прыгают на диване, а за стеной, фактически в паре метров от них на кровати сидит этот урод.
Я понимал, что нужно что–то делать, но не мог придумать что. Вызвать милицию? И что им сказать? Ну приедут они, позвонят в дверь, им не откроют, а дальше что?
Я весь извелся. Перерыл весь Интернет, но кроме стандартных страшилок, ничего не нашел (хотя одна паста, мне кажется, все же имела к этому отношение). Пытался узнать что–то у жителей дома, но, похоже, про него никто ничего не знал. В конце концов, я решился на самый идиотский поступок в своей жизни.
Я хорошо подготовился – взял пару своих лучших ножей, травматический револьвер, маску, чтобы в случае чего скрыть лицо, отмычки, фонарик, петарды для отвлечения внимания, дымовую шашку. Я рассовал это все по карманам, стараясь при этом не выглядеть подозрительно и не громыхать при каждом шаге, потом вышел на улицу, сел на лавочку у подъезда и стал ждать. Если бы ко мне в этот момент решили докопаться менты, проблем у меня было бы выше крыши. Иногда я жалею, что этого не произошло.
Самый прикол был в том, что тогда, сидя на лавочке, я понятия не имел, что собираюсь делать.
Минут через 40 я увидел, что женщина из той квартиры вышла из дома и пошла своей обычной дорогой в сторону магазина. Полчаса времени у меня точно было. Я встал и зашел в подъезд, из которого она вышла.
Поднялся на восьмой этаж. Дверь в холл была не заперта, и я открыл её. Я оказался в середине слабо освещенного коридора, один из концов которого был невероятно сильно захламлен. Вдоль стен стояли металлические спинки от кроватей, велосипед без колес, лыжи, санки, какие-то пыльные коробки, обломки деревянной мебели, а еще там была инвалидная коляска. Почему–то она привлекла мое внимание. Прикинув, что дверь в интересующую меня квартиру находится как раз в захламленном конце коридора я, затаив дыхание, двинулся туда. Вот она, обитая коричневой клеенкой дверь, квартира номер 41. Дверная ручка, замочные скважины, глазок – ничего особенного. Я остановился в паре метров от двери, стараясь собраться с мыслями. Что я здесь делаю? Что собираюсь сделать? Меня била крупная дрожь. Я просто стоял и тупо переводил взгляд с двери на инвалидную коляску и обратно. В какой-то момент я вдруг понял, что кроме своего тяжелого сопения слышу что-то еще. Я задержал дыхание и прислушался.
«Швааарк… Швааарк…»
Звук шел из-за двери 41 квартиры и явно приближался. Прежде, чем я понял, что это, звуки стихли. Наступила напряженная тишина. Мысли в моей голове медленно-медленно шевелились. До меня дошло, что я слышал его шаркающие шаги. Он подошел к двери и сейчас стоит за ней. Бл*, да он же на меня через глазок смотрит!
В этот момент дверная ручка стала быстро крутиться, а на дверь изнутри, похоже, хорошенько навалились, судя по тому, как она затрещала. Я, как вы тут выражаетесь, вывалил кирпичей и, что было духу, побежал оттуда. Как спустился с восьмого этажа – не помню, одно могу сказать – очень быстро. Только выбегая из подъезда, смог взять себя в руки. Хватило ума не сразу к своему дому бежать, а сделать крюк по кварталу, следы запутать. Дома у себя я был через 10 минут. Не разуваясь, забежал в комнату, схватил винтовку, навел прицел на его окно.
И вот тут я испугался по-настоящему. Он стоял у окна, скреб руками по стеклу и, будь я проклят, если он не пялился прямо на меня. Я видел его всего секунду, но то, что я увидел, не забуду никогда. Худое вытянутое тело, сквозь бледную кожу проступали кости, длиннющие руки скрюченными пальцами скребут по стеклу, на огромной, почти белой, безволосой голове крошечное уродливое безносое лицо – два больших темных глаза и рот без губ. Его руки двигались, рот открывался и закрывался, оставляя на стекле влажные следы, а глаза смотрели точно на меня. Я просто чувствовал этот взгляд.
Знаете, хотя в тот момент мой мозг был парализован ужасом, но тело знало, что делать. Как во сне, я отпрянул от окна и бросился к шкафу, где у меня лежала коробка патронов. Секунд через десять я вернулся с уже заряженным Ремингтоном. Мне было все равно, что будет после. Передернув затвор, я вскинулся и быстро взял окно на прицел. В перекрестье я увидел лишь покачивающиеся, плотно задернутые занавески.
Я съехал из квартиры в тот же день. Расплатился с хозяином, он не задал вопросов, я был ему благодарен за это. Сосредоточившись на работе, я прожил несколько месяцев, все стало забываться. Иногда я вспоминаю о нем. Я понял, почему он сидел лицом к стене – его так посадили. Специально, чтобы он не увидел других людей. Кто он? Я не знаю. Опасен ли он? Я считаю, что безусловно.
Иногда я вижу его во сне. Он скребется в мою дверь, а я смотрю на него в глазок. И моя винтовка в этих снах раз за разом дает осечку.
Мне не нравится, что он меня тогда видел. Боюсь ли я? У меня есть оружие, и я могу за себя постоять, но я солгу, если скажу, что мне не страшно.

>>131176922
Я чуть не обосрался от страха.

>>131176360
Помню эту историю. Но это не криппота ни разу же.

В очередной раз реквестирую пасту про ложные воспоминания.

>>131177820
>ложные воспоминания.
таких дохуя же

>>131178054
Ну там два героя сидели у одного из них дома и говорили, собственно, про ложные воспоминания. И в конце неожиданный поворот в виде очередного сабжа.

>>131179011
киса классно, >>131178484
только что дочитал последнюю

>>131177767
Годно.Криппотно.

>>131179441
Можно было завершить каким-нибудь древним поверием местных жителей, да ещё с местным колоритом, про какой-нить особый татарский сорт русалок, сбивающих путников с пути.

Было это дело уже давно. Я тогда учился в универе, а жил в общаге. Универ был быдлятский, и соседи по комнате в общаге - то ещё быдло, поэтому я дико хотел от них куда-нибудь съехать.

И вот такой случай подвернулся: у меня ВНЕЗАПНО появились деньги, чтобы снимать однокомнатную квартиру. Я нашёл подходящий вариант, осмотрел, всё было нормально, хозяева - типичные совки, алсо, никто в квартире не умирал. Но я решил окончательно выпытать из хозяев всю правду (в надежде сбить цену). Наконец они признались, что сдавали какому-то чуваку, но потом выгнали, потому что от него сильно воняло постоянно, и больше они его не видели, квартиру отмыли. Всё. Цену не скинули. Ну ладно, заплатил я и зажил в своё счастье. Пол-сессии прожил спокойно. И вот однажды возвращался я из универа уставший (пять пар, блджад) на свою квартирку. Район такой гопнический, засранный, быдла разного шатается немеренно. Ну, я на них старался не смотреть.

Уже подходя к подъезду, я не мог не обратить внимание на совсем уж бомжеподобного типа: такого запущенного бомжа я никогда раньше не видел. Как такое количество грязи физически от него не отваливалось, так и осталось загадкой. Ещё меня насторожило, что он волочил в обеих руках по огромному чёрному пакету для мусора; пакеты явно были тяжёлые, так как он едва волочил их. И волочил он их мне навстречу, блджад. Я шёл прямо к своему подъезду, а там узкая дорожка, огороженная декоративными заборчиками, в общем, обойти его теоретически было можно, но сделать это незаметно, мол, "иду просто по своим делам, а не ТЕБЯ специально обхожу" было невозможно. Показывать брезгливость мне не хотелось, поэтому я заранее зажал нос и постарался побыстрее проскочить мимо него.

И вот только мы с ним поравнялись, как он посмотрел мне прямо в глаза и начал бормотать что-то невнятное. При этом пахнуло от него так, что даже задержанное дыхание не помогло. Я, уже не скрываясь, ломанул к подъезду и спешно скрылся внутри. Из его слов почти ничего нельзя было разобрать, но в голове почему-то упорно крутились обрывки его речи: "У них есть свои семьи, города, чувства...", "говорите с ними, ласкайте их...". Я тогда сразу, не ужиная, завалился спать.

Проснулся я посреди ночи, от странных звуков. Прислушавшись, я отчётливо понял, что звуки идут не с улицы и не из-за стенки - кто-то, блджад, в моей квартире, блджад! Резко вскочив на ноги, я стал судорожно искать в темноте что-нибудь, годящееся как оружие. Нащупав в итоге в кармане джинсов перочинный ножик, я счёл его годным, и, высирая кирпичи, подкрался к двери комнаты. Кто-то находился в моей ванной! Я слышал, как лилась и плескалась вода, из щели под дверью пробивался тусклый свет... А ещё по всей квартире стоял жуткий тошнотворный запах... "Такой запах исходил от того типа!" - вспомнил я. Но я ведь точно помнил, что запер за собой входную дверь на щеколду. Вспомнив, что тот тип был на вид гораздо ниже и худощавей меня, я решил ворваться в ванну и выпытать, как он попал в мою квартиру.

Когда я распахнул дверь, вонь просто ошеломительно ударила в нос, так, что я чуть не лишился сознания. Это была вонь несвежего говна! В ванной комнате никого не было, а ванна была до краёв заполнена смесью говна и воды! Кран горячей воды был открыт, и кипяток всё сильней заполнял ванну, увеличивая запах. Тут я заметил, что в ванной что-то шевелится. Приглядевшись, я увидел того мужика, он лежал, почти полностью погрузившись в говно и дрочил! Над поверхностью фекальных масс торчали только его ноздри и хуй.

Тут он стал кончать, и из его хуя, фонтанируя, в потолок забило говно! Поняв, что одному мне это всё не разгрести, а от запаха я скоро приму ислам, я в ужасе ломанулся из квартиры на лестницу, в два счёта слетел вниз по ступеням и выскочил на улицу. В лицо ударил свет от единственного фонаря, и от увиденного в его свете у меня подкосились ноги. Всё вокруг превратилось в говно: кусты, ограды, дорожки, деревья, дома – всё было из говна. Даже небо, даже Аллах.

Начиналось всё это с того, что я пошёл к своему другу в гости выпить немного да за жизнь перетереть. Скажу сразу, пьянею я слабо, так что ни о каких глюках и речи быть не может. Пришёл, посидели, сделали, что хотели, вот я и собирался домой пойти. Друг мне предложил у него переночевать, ибо был уже час ночи, но я любезно отказался. Район наш находится в полной глухомани: трёхэтажные дома прямо посреди лесочков, пара-тройка магазинов да госслужбы всякие. Народу мало, особенно в такое время. И вот иду я к своему дому, как тут слышу возню позади себя. Оборачиваюсь - между деревьев силуэт животного какого-то крадётся и ворчит. Присмотревшись, понял, что был это медведь. Какого, думаю, хрена, в нашем городишке медведь забыл? Тут бы драпануть как можно скорее от него, но один факт заставил меня застыть на месте от ужаса: медведь не ворчал, а бормотал. Человеческим голосом, русским языком. До меня долетали слова вроде "пидоры суки блять". Тут он прекратил красться и остановился. И поглядел, сука, прямо на меня. Такого лютого ужаса я ещё никогда не ощущал. А эта тварина взяла и встала на задние лапы. Нет, не по-медвежьи, а как оборотни в кино, твёрдо так стоял. Встал и как заорёт дурным голосом: "Где-е-е мои колёса-а-а?!". Оцепенение как рукой сняло, бросился назад. Бежал к другу и слышал за спиной топот и матерную ругань. Слава Б-гу, успел до подъезда раньше этого зверья, набрал код для открытия (есть у домофонов некоторых такие коды, с помощью которых в подъезд без ключа попасть можно). Дверь скорее закрыл и к другу на этаж поднимаюсь. Увидел он меня, до чёртиков испуганного, у порога и даже расспрашивать не стал - просто пустил в квартиру и жестом пригласил в гостинную на диван. Я не раздеваясь плюхнулся на него и тут же провалился в сон. Наутро рассказал ему обо всём. Тот слушал-слушал, а потом как заржёт так по-издевательски. Я, естественно, интересуюсь, что тут, собственно, такого смешного. Вот тут-то он и рассказал мне, что сосед его снизу, Евпатий Алексович - торчок со стажем, увлекающийся разного рода таблетками. И когда мой драгоценный приятель часов в шесть вышел на балкон покурить, то увидел Евпатия на лавочке у подъезда. В костюме медведя. Маску рядом на лавочке положил. Видать, жена отказалась в дом пускать, вот и приуныл мужик. А мне он, вероятно, вчера и явился. Просрал где-то пачку таблеток, вот и агрессия накатила. Уж не знаю, где он костюм достал, да ещё и такой, сука, реалистичный, но на следующий день жена его выселила к чёртовой матери. После этого случая я поклялся, что никогда не буду жрать колёса.

>>131180772
Вот тут я проиграл.
Спасибо доставившему.

>>131181121
Лол. Это же не бугурт-тред.
*мимонаркоман

Середина семидесятых, обычный панельный дом в небольшом городе. В середине ночи семья была разбужена скрежетом дверных замков. Выскочившие в коридор Отец, Мать и Старший брат с изумлением обнаружили четырехлетнюю Дочь, пытающуюся открыть входную дверь.
— Ты куда собралась?" - спросил отец.
— В гости к бабушке Насте, она меня поиграть позвала! - ответила Дочь. Родители переглянулись. Бабушка Настя умерла задолго до рождения Дочери, но мало ли, в разговорах где-то услышала...
— А разве ты не знаешь, что нельзя самой на улицу дверь открывать? - спросила Мать.
— Бабушка сказала - можно! - с апломбом возразила Дочь, - А если ты, мама, меня будешь наказывать - она тебя грязной тряпкой отшлёпает!
Тут Мать проняло. История, как ее в детстве отшлепали грязной половой тряпкой, казалась ей настолько унизительной, что об этом до того момента в семье не знал никто. До конца ночи Дочь спала вместе с родителями, а следующий день ознаменовался походом по всем окрестным церквям с установкой свечей. Продолжения не последовало.

>>131181931
Ахуеть страшно...

В общем, аноны, запиливаю свою прохладную.

Я по совковым фильмам не особо угораю, а дед мой - заслуженный работник культуры и т.д. любит байки травить, но мне по большому счету одна только и запомнилась.

Короче, дед в свое время работал осветителем на Алма-Атинской киностудии. И в одно лето в отпуск к родственникам под Рязань поехал - вспомнить, какие на исторической родине леса и поля, грибов пособирать и т.д. И вот как-то под конец отпуска собрался он под вечер в лес прошвырнуться, а его отговаривают все. Дед говорит, что он ненадолго, еще светло, и в чем, вообще, проблема: до этого ведь ходил. Ему нехотя сказали, что день "плохой" - я точно не помню, типа Иван-Купалы, но не он, но тоже про нечисть, короче.

Дед был тогда материалистом, поэтому отмахнулся от уговоров, взял корзину и в лес пошел. Вроде недалеко по опушкам шарил, но, как несложно догадаться, заблудился. Рассказывает, что пересрал маленько тогда, болотца стали попадаться уже - значит далеко забрался. Потом все же успокоился и решил посидеть до утра где-нибудь на поваленном дереве.

В общем, нашел он в дубраве поваленное дерево недалеко от поляны, луна еще светила в ту ночь: не такая уж темень была. Ну, сидел он, сидел, и тут тревога начала накатывать - совы ухают, ветер пошел кроны шевелить, тени какие-то мерещатся, а самое странное - шум какой с поляны. Дед подошел тихонько и офигел - думал, что крыша съезжать начала.

На поляне зайчишки на двух ногах по-человечьи с маленькими косами в лапках траву косили. При этом бубнеж какой-то шел с поляны. Дед подполз прислушался, а там песня - и вроде как зайцы поют, мотивчик такой веселый и слова даже разобрать можно было - про волка, про сову, про то, какие зайчишки храбрые траву косят и т.д. Дед испугался - то ли с ума сошел, то ли чертовщина какая-то творится, не зря же люди предупреждали. Так и притих, и слушал зайцев почти до рассвета, а потом песни стихли и дед заснул прямо на земле.

Днем проснулся, выбрался из леса - часов пять шел до деревни - все рассказал родственникам, а они ему: типа слушать надо, когда совет дают, и не такое увидеть в лесу можно.

Дед вернулся в Алма-Ату, а там на студии молодой композитор работал, свойский вроде парень. На каком-то капустнике дед к нему подошел, историю рассказывать не стал, побоялся психом прослыть, но бумажку принес со словами - типа песню придумал и мотивчик насвистел. Паренек тот сначала даже на фортепьяно наиграл, а потом говорит деду полушутя: "Вы же советский человек, причем тут зайцы, да и мотивчик...хм...мещанский какой-то".

На этом история почти заканчивается, а композитор себя проявил - уехал на Мосфильм работать. И спустя несколько лет, когда "Бриллиантовая рука" вышла дед "свою" песенку про зайцев узнал. Обижаться не стал, а в Москве как-то был в командировке, решил зайти к композитору, поговорить (может, историей поделиться хотел), а ему сказали: композитора нет на месте, и вообще Зацепин теперь важный человек, с Гайдаем на "ты", в Союзе композиторов вес имеет и так далее.

Так что настоящую историю этой песни знает только узкий круг друзей и родственников моей семьи.

>>131181931
Мать переняла паттерн семейного поведения у своей матери и била Дочь грязной тряпкой по лицу.Возможно, этот поступок был вытеснен из ей памяти. Отсюда вполне естественно стремление Дочери уйти из дому, найти защиту-авторитет ввиде покойной бабушки и отплатить Матери той же монетою.
Никакой мистики.

>>131181831
лол

Обшарпанная гостиница на окраине города. Полночь. Тусклый лунный свет лениво пробирается через бледное, потрескавшееся стекло. У окна стоит маленький мальчик.

— Пап, когда мы уедем отсюда?

— Очень скоро, замолчи уже.

— Мне не по себе…

Отец сидел на кресле и курил. Его глаза напряжённо бегали по полу, как тараканы. Рядом с ним стояла мать. Скрестив руки на груди, она смотрела на деревянную дверь в ванную комнату. Дверь эта была очень старой, и казалось, что она ведёт прямиком на бал к Сатане. Справа от двери, на кровати сидела дочь. В тайне от родителей она уже год сидела на мескалине. Девушка нервно грызла ногти, от которых за день почти ничего не осталось.

Все молчали. Сомнительные воспоминания о прежней счастливой жизни иногда болезненно врезались в память, напоминая каждому из них о дне, когда эта самая жизнь кончилась. Они слабо представляли себе завтрашний день.

Вдруг из-за двери послышался звук капающей воды. Такое случалось часто, но сегодня этот звук был особенно громким. Дочь посмотрела на пол и вскрикнула-под дверью багровела лужа крови. Отец вскочил с кресла. Мальчик забился в угол. Мать дрожала, выпучив полуслепые глаза на дверь.

— Дьявол! — крикнула она и, упав на пол, стала колотить по полу руками. Отец и сын бросились к ней. Она неистово кричала нечеловеческим голосом, извивалась как змея, которой секунду назад отрезали голову.

— Дьявол! Пустите меня к нему! Я убью! Убью!

Дочь заплакала и закрыла лицо руками. Кровавое пятно уже коснулось её ног, но она этого не замечала. Её лицо побледнело, руки затряслись. Она знала, что новая доза спрятана в коробке под ванной.

— Мама! Мамочка, что с тобой?!

Комнату сотрясал истошный крик бесноватой женщины. Отец крепко держал её за руки. Внезапно она вырвалась и подбежала к двери. Нервно дёрнув за ручку, она вбежала внутрь. Дверь громко захлопнулась.

— Нет!

Отец схватил со стола перочинный нож и направился к ванной комнате. Воткнув в стену, он крикнул дочери:

— Если через пять минут не вернусь-иди за мной и убей меня!

— Ты спятил! Вы все спятили!

Он бросил на дочь неистовый взгляд и вошёл в ванную. Звук капающей воды стал невыносимо громким. Мальчик закрыл лицо руками. Кровавая лужа неумолимо приближалась к нему.

Девушка посмотрела на часы и подбежала к двери. Она схватилась за нож и с силой дёрнула за рукоять, но лезвие слишком глубоко ушло в стену. Не рассчитав силы, девушка упала прямо в багровое озеро на полу. Взвизгнув, она поднялась, и, прихрамывая, пошла в сторону двери. С ног до головы она была залита кровью.

— Если через минуту не вернусь-зайди внутрь и убей. Убей всех, убей меня! Убей! Ну же!

Она вбежала внутрь. Из ванной комнаты раздался оглушительный крик, после которого звук капающей воды участился. Мальчик открыл глаза.

— Мама…

Он оглядел комнату. Ему казалось, что потолок опускается прямо на него.

— Мамочка!

Он побежал к двери. Другой конец комнаты отдалялся от него, словно последний субботний экспресс. Он бежал что есть сил. Схватив со тумбочки электрическую лампу, мальчик со всей силы ударил ею по торчащему из стены ножу. Тот с грохотом упал на пол. Мальчик отшвырнул лампу, схватил нож и подошёл к двери.

Взялся за ручку, с силой дёрнул на себя.

Дверь распахнулась!

И ОН УВИДЕЛ!

КАК ЕГО ОТЕЦ бомбит в пердачело свою любимою дочурку, а Мать, объебавшись мескалина, засовывает китайский фен себе в анус.

— Все ебанулись!

>>131176042 (OP)
Сука, я спать собирался.

Привет, анон. Я знаю, что за мной уже выехали, но я все же попытаюсь донести до вас это, пока кто-то не выключит подачу энергии в доме, чтобы меня убить.

Так вот, недавно я нашел архивы с информацией про Великую Отечественную войну, там было написано, что во время войны каждая из сторон опасалась ядерной атаки своего противника. Было принято решение построить бункеры по всей планете, в надежде уберечь целые поколения людей, и они это сделали. Но бункеры не были построены только для этого. Они скрывали множество тайн разных государств, таких как испытания радиационных мутаций, и разных влияний на людей.

Никогда не замечали, идя по улице, сидя в кафе, стоя в пробке, моясь в ванной, шум под собой, как будто кто-то скребется или ходит под вами? Так вот, это вам не кажется.

В этих документах была написана дата открытия бункеров. Да, вы правы, они откроются с недели на неделю, со дня на день, с минуты на минуту. Так вот, вы представляете, что начнется? Они тоже не знают, кто мы и как мы выжили. Их мозги промыли бредом о том, что мир уничтожен, что ничего кроме ядерных пустынь и зараженных лесов они не увидят. Я, взяв один файл из архива, успел съездить к одному из бункеров. Знаете, что я увидел?

Он открыт.

Когда я была маленькой, лето мы с братом проводили в деревне у бабушки. Детей там было два десятка — и городских, и местных, в общем, весело было.
В лес тоже ходили, там было несколько мест, куда деревенские ребята водили городских «на экскурсию» — старая медвежья берлога, расщепленное молнией дерево и стонущая щель.
Стонущая щель — это небольшая трещина в гранитном валуне метров пять высотой (а сколько под землей еще — неизвестно) и столько же в поперечнике. Эдакое закопанное в землю яйцо. Внутри, видимо, была полость, потому что, если крикнуть в эту щель, возвращалось эхо. Вот только голос искажался, хотя и оставался похожим на твой, но уже был не звонким детским криком, а стоном. Тогда это казалось смешным.
Щель была невелика — руку можно было бы засунуть, но нога бы уже не всякая прошла. Свет в нее проникал неглубоко, в двадцати сантиметрах от входа уже не было видно ни одного солнечного блика.
И чем еще эта щель была забавна — возвращала все, что в нее ни кинь. Кинешь камушек — через секунду обратно вылетает. Кинешь шишку — тоже обратно. Брат объяснил мне, что там, наверное, склон — вот и выкатывается все.
А если подуть туда изо всех сил — воздух тоже возвращался, только пах... неприятно.
Нам, городским, мало было камней и шишек — хотелось «выпендриться» перед деревенскими, кинуть в щель что-то необычное. Я рискнула кинуть свое сокровище — стеклянный шарик из аквариума. Шарик вернулся, но тем же вечером рассыпался в крошку. Бабушка сказала — наверное, треснул, ударившись о гранит. В следующий раз кинула вареное яйцо, что мне бабушка дала. Яйцо вернулось, только не сразу — секунд пять я его ждала... И так и не съела его в тот день — тухлое оказалось.
Котенок, которого засунул в щель деревенский пацан Вовка, вылезать не хотел долго — шуршал там чем-то, но не отзывался. Через несколько минут вылез, как ни в чем не бывало. А через несколько дней его утопили — он вцепился в лицо младенцу, вовкиному брату, изодрал кожу в клочья.
И больше мы в то лето к щели не ходили. Не обсуждали между собой, просто как будто сговорились забыть про нее.
А в конце августа мой брат предложил перед отъездом в город пройтись по всем местам, где мы играли — на память. И к щели пошли.
— Смотри, Татка, щель больше стала, я смогу ногу засунуть! — я его остановить не успела.
Щель была на уровне его живота. Он засунул ногу до колена — а вытащить не может, застряла. И сам тянул, и я его тянула, потом заревели оба от страха — он меня всего на год старше, ребенок совсем. А потом вместе потянули ногу — и она легко вышла из щели. Наступить на нее брат не мог, больно было. Так, опираясь на меня, и доковылял до деревни. Там его осмотрели, и в городе уже врачи осмотрели — ни перелома, ни вывиха, ни ссадины, ни синяка. А наступить до сих пор не может. Двадцать два года прошло.
Прошлой весной бабушка, жившая последние годы с нами в городе, умерла, и мы решили дом ее в деревне продать. Поехали туда летом с мужем и дочерью, осмотрели заброшенный дом. Ника моя с деревенскими ребятами познакомилась.
Стала звать ее на обед — нет нигде. Говорят — ушла с ребятами. Я всю деревню обежала, смотрю — идут навстречу ребята ватагой, и Ника среди них. Лица какие-то испуганные. Я подлетела, схватила ее, спрашиваю — как посмели уйти без предупреждения, где были? Они мне все хором говорят — недалеко, в саду гуляли, а я по глазам вижу — врут. В лес, спрашиваю, ходили? Нет, говорят. И глаза отводят.
Принесла дочь домой — цела, невредима, улыбается. Тоже говорит, в саду гуляли. Оставила ее на мужа, а сама — в лес, к стонущей щели. Господи помилуй, она раз в пять больше стала, чем в моем детстве была! Ребенок целиком пролезть сможет, хоть и с трудом. Возле нее, как обычно, камни, шишки. А на самом граните — два длинных рыжих волоса колышутся. Моей Ники волосы!
Пришла домой, расспрашиваю ее — и такими она на меня честными глазами смотрит, так удивляется, так на меня обижается, что чуть не поверила. Ну не умеет моя дочь врать!
Все же побежала к соседям, трясу их сына, говорю — признавайся! Он и признался, что показали Нике щель, и даже подсадили, чтоб залезла. И перетрухнули все, когда почти час ее не было. И когда она вылезла — все равно решили взрослым не говорить.
Муж меня истеричкой назвал, мол, жива же дочь, что еще надо? А я не знаю — жива ли моя дочь. Ника ли вернулась из щели, или за тот час, что ее не было, щель смастерила что-то похожее? Потому что этот ребенок... я ее не узнаю. Она другая. Испорченная. Собаку нашу мы в приют отдали, после того как ЭТО «случайно» воткнуло ей горящую спичку в глаз. А после крысёныша Карла я ни одно животное в дом ни за что не возьму — не хочу еще раз увидеть кого-то, пытающегося ползти без лап.
Что она мужу говорит, я не знаю, но муж меня уже считает ненормальной. А на меня она смотрит. Днем, в спину, смотрит, не моргая, пока я повернусь. Я в зеркало вижу ее, и оборачиваться мне страшно. И ночью. Подходит к кровати и смотрит, и я не нахожу сил открыть глаза, даже чтобы это прекратить.
Сейчас апрель, и сегодня ЭТО спросило, когда мы снова поедем в деревню. Говорит: «Папа, я хочу тебе кое-что показать». И муж меня не слушает, передумал дом в деревне продавать, мол, ребенку нужна природа. Я его не удержу...
Хочу подать на развод и оставить ребенка мужу. Пусть меня проклянет семья, я хочу жить подальше от этого и в одиночестве оплакивать свою Нику.

Когда я была маленькой, мне хотелось быть русалкой. Думаю, у многих девочек есть такое желание. Я считала, что «русалка» — это такая профессия, и что я могла на неё устроиться, когда вырасту. Я представляла, как у меня отрастёт длинный хвост с блестящими чешуйками. Мечтала свободно парить под водой. Хотела, чтобы у меня выросли прекрасные рыжие волосы, настолько длинные, что доставали бы до земли. Я с нетерпением ждала того дня, когда я наконец смогла бы официально стать настоящей русалкой.

Моя семья жила на скалах близ океана. Это было поистине великолепное место, и, наверное, в наше время многие бы отдали что угодно, лишь бы пожить около бескрайних океанских просторов. Каждый день морской ветерок ласкал мне лицо. Большую часть времени я бегала по пляжу и собирала ракушки или строила домики из песка. Неподалёку плавали дельфины, постоянно перекликаясь между собой. Я видела много ярких рыб и прочих милейших морских созданий. Это был настоящий рай.

У меня было четыре сестры, и мы практически не разлучались друг с другом. Все они были старше меня. Но, несмотря на это, они всячески поддерживали мою мечту стать русалкой: помогали сплести хвост из водорослей; или одна из сестёр притворялась тонущим принцем, которого я плыла «спасать». Нам было очень весело. Сёстры часто прижимали меня к себе и плавали вместе со мной рядом у побережья.

Но нельзя просто взять и решить стать русалкой. Так считала моя мама. Стоило мне хоть как-то затронуть эту тему, она сразу говорила с лёгкой издёвкой: “Русалок не существует,” а порою даже поругивала моих сестёр: “Не стоит этого поощрять.”

Наверное, она была права. Нельзя стать тем, кем ты никогда не был. Это я осознала в свой двенадцатый день рождения. Стояла глубокая ночь, мы с сёстрами сидели на прибрежных скалах и грелись в лунном свете. На горизонте показалось судно. Это был небольшой рыбацкий кораблик — должно быть, заблудившийся. Обычно я ничего не делала и просто смотрела, как сёстры готовят ужин. Но на этот раз мать кивнула мне. Пришло моё время.

Я прокашлялась. Во рту всё ещё ощущался привкус морской соли и гнилой рыбы. Я начала петь. Мой голос звучал словно вой умирающего зверя. Его тон то неожиданно подскакивал, то резко падал. Сёстры улыбались. Моё жуткое пение отпугнуло всех животных поблизости.

Но для капитана корабля не было ничего прекрасней этой песни. Он неотрывно глядел на меня и созерцал молодую девушку, сидящую на скале. В его глазах я была неотразима. Наверное, для него мои волосы выглядели длинными и рыжими — как я мечтала в детстве. Он видел юную невинную девицу со слегка расставленными ножками, манящими его, и не мог противиться моей красоте и песне.

На самом же деле я просто натянула на себя кожу мёртвой девушки. Мои острые зубы были искривлены в сторону чешуйчатой головы. У меня было три хвоста, покрытых панцирем, прямо как у мамы. Мои пальцы были изогнуты подобно когтям. Мой второй рот на уровне живота был широко открыт и издавал чавкающие звуки. Мерзкие плавники располагались вдоль моего тела. Из всех сестёр я была самой отвратительной. Думаю, если бы они не любили меня так сильно, их зависти бы не было предела.

Как и все мужчины до него, капитан видел лишь то, что сам хотел увидеть. Он не покидал штурвал до тех пор, пока желание не пересилило всякий здравый смысл. Он нырнул в воду. Поплыл против течения, влекомый прекрасной девушкой. Я не прекращала петь. Ко мне присоединились сёстры. По водной глади прошлась рябь от наших визгливых голосов.

Капитан не доплыл до берега. Он утонул в нескольких метрах от нас. Было приятно наблюдать, как его побелевший труп дрейфует под луной.

Мама улыбнулась мне своим вторым ртом. “Ты прекрасно справилась, дочь моя. А теперь достань тело, и мы поужинаем.”

Порой я скучаю о своих детских грёзах. Но нельзя изменить моё настоящее «я». К тому же, убивать людей гораздо веселее, чем спасать.

Погожее апрельское утро. В кирпичной кладке длинного двухэтажного здания зеленеет мох. Казённая вывеска "Детский Сад № 136" не то чтобы грязна, но как-то особенно, по-весеннему немыта. Чёрная слякоть и белое солнце. Воробьиный щебет раздирает воздух. Еще не так тепло, чтобы ходить без пальто, но уже достаточно тепло, чтобы ходить без шапки — если ты взрослый. Поэтому мама и папа без шапок.

— Мама, я тоже хочу без шапки! — хнычет маленький Игнат.

— Нельзя, мой цветочек. Ещё очень холодный ветер.

— Папа! — не теряет надежды Игнат. — Скажи маме, что ветер не холодный!

— Холодный, дружок, холодный.

Ну и пусть. Пусть себе запрещают сколько хотят. Зато после завтрака, когда мама с папой не смогут видеть его со своих работ, он снимет шапку во время дневной прогулки. Валентина Аркадьевна посмотрит на него издалека поверх своей книжки и крикнет: "Соловкин, надень шапку!.." Крикнет — и всё. И больше не вспомнит. И до самого-самого обеда он будет, как взрослый, наслаждаться этим прекрасным прохладным ветром. А ещё возьмёт и попьёт в туалете воды из-под крана. Холодной! Только немного, глоточек, — не то заболеет на самом деле.

Детсадовский вестибюль: толстая кадка с пальмою, кабинет заведующей, доска почёта и бряканье кастрюль, доносящееся по коридору с кухни. Папа как всегда подождёт маму на улице.

— Валентина Аркадьевна, доброе утро... Извините, мы сегодня немного задержались...

— Ничего страшного. Но мы уже завтракаем. Здравствуй, Игнат. Раздевайся и проходи за свой стол.

— Да-да, мы сейчас... Подними головку, Игнаш, я шапочку тебе развяжу... Так... Держи сандалики и давай сюда сапожки.... Всё, молодец. Поцелуй маму. Скоро. Очень скоро, да. Вечером, после работы.

На завтрак варёное яичко и рисовая каша. Это, конечно, не так здорово, как солянка с сосиской, и уж совсем не так здорово как макароны с котлетой, но это куда лучше, чем безвкусное пюре с куском ржавой селёдки. На третье — чай.

— Соловкин, а съешь у меня яичко? — просит Люда Конобеева, симпатичная девочка с соломенной чёлкой и светло-карими глазами. Люда с Игнатом соседи не только по столику, но и по тихому часу: их раскладушки стоят рядом.

— Давай, — не слишком охотно, но всё же соглашается Игнат; яички он не любит, своё-то еле одолел, но отказывать Люде нельзя. Люду все любят, она красивая, хорошая, и с ней так здорово шептаться во время тихого часа. — Давай, съем.

Игнат подвигает к себе Людино блюдце с уже очищенным яйцом, берёт яйцо в руку и... роняет его на стол в брезгливом испуге: ему вдруг явственно кажется, что не яйцо сжимают его пальцы, а маленькую человеческую головку — скользкую, лысую, бледную. А самое удивительное и противное в том, что головка эта не чья-нибудь, а Марата М., странного нелюдимого мальчика, не так давно поступившего к ним в группу. Закрытые, широко посаженные глаза, низкий лоб, выпяченные губы... Нет сомнений, что это именно он.

— Чего кидаешь?! — обиженно кричит Люда, едва поймав покатившееся со стола яйцо. — Не хочешь — не ешь, дурак.

— Я не кидаю... — оправдывается Игнат. — Просто я Маратку испугался...

— Какого ещё Маратку?! — негодует Люда. — Маратка тебя не трогает, Маратка вон где!

Игнат и сам знает где Маратка. Вон он, рядом с окном, сидит ко всем спиной, один за своим столом, за который почему-то больше никого не сажают. Наверное, это потому что у Маратки такой отвратительный затылок... Да, он там, сидит и никого не трогает... А может, это вовсе и не его была голова? Странно, но Игнат почему-то уже совершенно не помнит, как выглядела эта маленькая голова, хоть и видел её вот только что. Это, наверное, потому (ещё более странно), что он даже не помнит как выглядит голова большого, настоящего Маратки, если смотреть на неё спереди. Это нехорошо, Игнат так не любит. Нужно немедленно пойти и посмотреть.

— Соловкин, ты чего встал? — строго интересуется Валентина Аркадьевна.

— Я сейчас... — уклончиво отвечает Игнат, вылезая из-за стола и направляясь в сторону Маратки; не объяснять же ей, в самом деле.

— Соловкин, ты куда?! — громко спрашивает воспитательница; в голосе её чувствуется изрядное волнение.

— Я сейчас... я только до Маратки дойду, и обратно, — уверяет её мальчик.

— Сейчас же вернись!! — Игнат слышит за своей спиной быстрый цокот приближающихся каблуков. Валентина Аркадьевна больно хватает его за руку, тащит назад за стол, что-то гневно кричит.

Обидно. Некоторое время Игнат размазывает кулачком по лицу слёзы под сочувственные Людины взгляды, потом хватает лежащее перед девочкой яйцо и ожесточенно, давясь, съедает; яйцо как яйцо — и чего это он вдруг??

После завтрака — рисование. Сегодня будет рисунок на тему "мой дом". Обязательно должно быть солнышко, травка, дерево, птички, ну и сам, собственно, дом. На альбомном листе, прикрепленном кнопками к стенду, Валентина Аркадьевна показывает как надо. Срисовывая картинку, Игнат следит одним глазом за Мараткой; желание заглянуть Маратке в лицо не оставляет его. Но тот по-прежнему сидит спиною ко всем и отдельно от всех; интересно — он вообще там рисует что-нибудь или нет?..

— Вот, Светочка, вот молодец! — закончив создавать образец, Валентина Аркадьевна ходит меж столиков и следит за процессом, раздавая при этом похвалы и советы. — Посмотрите, как хорошо Светочка дерево нарисовала. Не поленилась, всё как положено раскрасила: ствол и веточки — коричневые, листочки — зелёные... А вот у Мишеньки тоже очень неплохой рисунок. У Мишеньки, ребята, получилось самое круглое солнышко... посмотрите все какое у Миши солнышко!.. Валера, а что это у тебя такое?.. Нет, вот это. Забор?.. Для забора, мне кажется, несколько высоковато... Ну, старайся, старайся... Мариночка, лапочка, зачем же ты травку-то в желтый цвет... давай мы знаешь что?.. давай мы её сверху синим покрасим. И получится зелёный. Желтый и синий цвета дают вместе зеленый... вот таак... Ну, а здесь у нас что?.. Неплохо, Анечка, очень неплохо... И ты, Степан, молодец... Валентина Аркадьевна неожиданно замолкает. Игнат поднимает глаза и видит её, стоящую возле Маратки. Глаза у неё вытаращены, губы поджаты. Руки совершают в воздухе хаотичные мелкие всплески, а колени, кажется, слегка дрожат. Так проходит около минуты. Валентина Аркадьевна приходит в себя, выхватывает у Маратки рисунок и быстрым шагом несёт его вон из зала. Как ни быстр, однако, её шаг, Игнат успевает хорошо разглядеть что именно нарисовано на листе бумаги.

Как и положено, сам, собственно, дом. Однако, нет ни солнышка, ни дерева, ни травки. Вместо всего этого перед домом стоит лавочка, а на лавочке — длинная такая коробка. В коробке с закрытыми глазами лежит человек. И всё это одним, чёрным цветом.

Валентина Аркадьевна, меж тем, где-то в коридоре кричит:

— Избавьте меня от этого, наконец, прошу вас!

— Возьмите себя в руки, — урезонивает её Наталья Петровна, заведующая.

— Поймите, я не хочу нести ответственности!

— Да успокойтесь вы...

Через некоторое время Валентина Аркадьевна возвращается, — бледная, спокойная и туго заведённая, как пружина будильника.

— Так. Все на прогулку. Откладываем в сторону свои рисуночки, аккуратненько, стараясь ничего не пролить, вылезаем из-за столов и идём в раздевалку. На улице практически лето: синее небо, набухшие почки, талые ручейки и — вожделенный ветер. Сняв с себя шапку, Игнат бегает с растопыренными руками вокруг восхищённой Люды, изображает самолёт. Петя вместе с Иринкой в очередной раз завели семью. "Вот здесь у нас будет умывальник, а вот здесь холодильник", — доносится Иринкин голос из-за большого железного ящика с садовым инвентарём, что стоит в углу веранды; квартира сегодня там. Супруги, конечно же, не возражали бы против уютного деревянного домика в центре игровой площадки, но домик, к сожалению занят: Игорь, Серёжа и Олег устроили в нём полевой штаб времён Великой Отечественной. Рядом с домиком стоит краснозвёздая по бокам ракета, в которой Оля, Саша и Дима производят полёт на Марс. "Хватит, ты один раз был командиром!" — пискляво кричит Оля, из чего можно сделать вывод, что космонавты уже возвращаются на Землю. Марина со Светой как всегда о чём-то шепчутся и хихикают. Степан с Алёшей как всегда не поделят игрушку. Валентина Аркадьевна как всегда читает книгу, сидя на лавочке под крышей веранды.

>>131183755
Но где же Маратка? Прекратив на время быть самолётом, Игнат останавливается и обводит прогулочную территорию внимательным взглядом: где он? Надо всё-таки посмотреть на него, а то как-то странно... Но Маратки нигде нет.

— Валентина Аркадьевна, а где Маратка? — спрашивает Игнат воспитательницу.

— Откуда я знаю, оставь меня в покое! — неожиданно зло отвечает Валентина Аркадьевна, не отвлекаясь от книги.

— Он в старой песочнице! — сообщает пробегающий мимо Антон.

Старая песочница находится в дальнем глухом углу садика рядом с горами отслужившего уличного инвентаря: пришедшие в негодность качели, поломанные скамейки, выдранные с корнем навесы-грибки и прочий хлам. Когда-то здесь была территория для прогулок, когда-то в этой песочнице играли дети... только это было очень давно. Наверное, мама и папа Игната играли в этой песочнице — вот как давно; разве ж кому-нибудь придёт теперь в голову сидеть в полуразвалившемся деревянном корыте, в котором мусора больше чем песка?.. Разве что такому странному мальчику, как Маратке.

Незаметно для Валентины Аркадьевны Игнат отбивается от группы и бежит к старой песочнице. Маратка действительно там, издалека видна его куртка. Только... почему он лежит ничком? Совсем, что ли, дурак?.. Да, Игнат тоже любит делать то, что нельзя, но ведь не до такой же степени, чтобы валяться в грязи, уткнувшись лицом в песок! Эй... ты чего?..

Игнат подбегает к песочнице и с ужасом видит, что Маратка не просто лежит ничком в песке — он наполовину зарыт в нём. Наружу торчат каблуки ботинок, целиком спина, отдельные фрагменты рук и ног; лица не видно — лишь затылок и верхняя часть ушей. Мамочки, как же он дышит-то?.. Эй, ты чего?.. Игнат склоняется над Мараткой и хлопает его по спине; такое ощущение, что он хлопает большой холодный камень. Что-то здесь не так... Что-то здесь очень и очень не так. Об этом нужно срочно рассказать.

— Валентина Аркадьевна! Валентина Аркадьевна! — примчавшись на веранду, Игнат возбужденно дергает воспитательницу за рукав. — Там Маратка! В старой песочнице! Он весь под песком!

— Так надо, — каким-то странным, деревянным голосом отвечает Валентина Аркадьевна.

— Ему там плохо, у него совсем нет лица, оно всё под песком! И сам он весь под песком, только одни ботинки остались! Пойдёмте скорее, ему там плохо!

— Ему там хорошо, — прежним деревянным голосом произносит Валентина Аркадьевна. — Успокойся, Соловкин, и ступай играть вместе со всеми. Если ты ещё раз отлучишься без спросу, я тебя накажу.

Ну что ж... взрослым виднее. Значит, ничего особенного во всём этом нет, и зря он испугался.

За обедом Игнат ужасно рассеян; то и дело он оглядывается через плечо на столик у окна, но столик пуст: Маратки почему-то всё нет и нет. Что ж он, так и лежит до сих пор в песочнице?.. А кушать?..

— Соловкин! Куда ты всё время смотришь?! — раздражённо говорит Люда. — Я тебя уже три раза спросила, а ты всё куда-то смотришь!

— А, да. Нет, никуда. Никуда не смотрю. А чего ты спросила?

— Я говорю: хочешь, поменяемся? Я тебе котлету, а ты мне компот.

— На... — Игнат подвигает в сторону Люды свой стакан и снова оглядывается через плечо.

После обеда приходит время тихого часа. Нянечки расставляют и стелят раскладушки, дети послушно ложатся. "И никаких разговоров, всем спать!" — приказывает Валентина Аркадьевна и выходит из зала. Выждав минут десять, Игнат поворачивается к Люде и шёпотом начинает уговаривать её показать глупости. По прошествии ещё получаса, когда Люда уже почти соглашается, вдруг открывается дверь в коридор, и в зал заходит кто-то из взрослых. Притворившись спящим, Игнат ругается про себя всеми плохими словами, которые знает. Шаги приближаются и затихают возле Людиной раскладушки.

— Конобеева, — стараясь не разбудить никого лишнего, громко шипит Валентина Аркадьевна, — возьми свои вещи и переляг на другое место. Вон туда. С минуту Люда сопит, собирая в охапку одежду, затем воспитательница вместе с девочкой удаляются. Игнат приоткрывает левый глаз, обескураживается видом пустой постели и, недолго поскучав, засыпает.

Сквозь сон он слышит тихие голоса. Один голос, кажется, тёти Нины, а другой вроде бы бабы Лены, обе они нянечки.

— Ну чего, куда? Сюда его, что ли?

— Ну да, сказали сюда.

— Что, прям сюда?

— Ну да.

— Ох, господи, креста на них нет...

Наступает продолжительная возня, затем — тишина.

Минут за десять до конца тихого часа Игнат просыпается. Пока он спал, Люда, оказывается, вернулась на своё место и теперь преспокойно дрыхнет. Будить и приставать к ней с просьбами, конечно, уже поздно, но ещё есть время как-нибудь подшутить над спящей. Например, пощекотать ей пятки. А ещё лучше дёрнуть за косичку — несильно, чтоб не обиделась. Вот только косичек её не видать, Людка зачем-то накрылась одеялом с головой... странно, зачем? Она никогда раньше так не спала — закрывшись одеялом с головой... Зачем?

Игнат привстаёт со своей раскладушки, берётся за Людино одеяло и осторожно тянет его на себя. Одеяло потихоньку сползает, и... к своему ужасу, вместо Людиных кос Игнат видит перед собой стриженый Мараткин затылок, покрытый отвратительными язвами, чёрными и засохшими. Вдобавок, из-под одеяла пахнет чем-то очень неприятным. Однажды мама Игната оставила размораживаться холодильник и забыла в нём кусок сырого мяса; уехали на дачу, приехали через неделю, — запах был примерно такой же.

— Ну вот чего ты лезешь куда не надо?! — неожиданно возникшая откуда-то баба Лена оттаскивает Игната за майку в сторону и поспешно прячет Мараткин затылок, снова натягивая на него одеяло.

Тихий час закончен, ребятишки один за другим одеваются, моют руки и начинают полдничать. Все раскладушки убраны, кроме одной, что так и стоит посреди зала. За столами царит небывалое молчание.

— Валентина Аркадьевна, а почему Маратка до сих пор спит? — нарушает наконец тишину Света Н.

— Не почему, так просто, — Валентина Аркадьевна очень бледна.

— Но ведь уже...

— Кушай, Светочка, не отвлекайся... Елена Тимофеевна!.. Подойдите сюда, пожалуйста.

Из коридора на зов воспитательницы является баба Лена.

— Елена Тимофеевна, мне кажется, лучше отнести эту раскладушку в холл. Ну или куда-нибудь. Я имею в виду подальше от детей.

Рядом с большим общим залом за арочным проёмом в стене имеется чуть меньшее по площади помещение не совсем понятного назначения — холл. В холле всегда зашторены окна, там стоит пара кресел и телевизор, а на стене висит вымпел с Лениным — и больше ничего. Свет в холле практически никогда не зажигают, вот и теперь: времени почти пять, на улице уже сумерки, в зале горят люстры, а в холле темно; если поставить туда раскладушку, то и видно её никому не будет... Баба Лена кличет на помощь другую нянечку, тётю Нину, и вдвоём, не без труда, они перетаскивают раскладушку вместе с Мараткой из зала в холл.

После полдника за детьми начинают приходить родители. Самыми первыми приходят родители Риты Л. — высокая красивая мама и папа-военный. Счастливая Рита машет всем ручкой. Вскоре после Риты забирают и Костика Н., а потом и Славу П., и Серёжу С., и многих других. К семи часам в группе остаётся четыре ребёнка: Игнат, Люда, мальчик Антон и Маратка. Родители за ними почему-то не идут.

В семь пятнадцать говорит "до свидания" и уходит тётя Нина. Валентина Аркадьевна всё больше и больше бледнеет, ей тоже хочется уйти домой, и к половине восьмого она срывается в крик: — Где ваши родители?? Игнат! Люда! Антон! Где ваши родители, я спрашиваю?! Я не хочу за вас отвечать!!

Волнение воспитательницы передаётся детям, они вот-вот заплачут; откуда им знать, где их родители? Валентина Аркадьевна с трудом берёт себя в руки и пытается улыбнуться:

— Ну-ну, всё хорошо... Давайте во что-нибудь поиграем. Давайте водить хоровод. Все берёмся за руки и начинаем. Каравааай, каравааай, кого хочешь выби...

Осекшись, Валентина Аркадьевна замирает на месте, смотрит в сторону холла огромными глазами и кричит не своим голосом:

— Лена Тимофейнаа!! Сюда!!!

Игнат оборачивается и видит, что Маратка, встав со своей раскладушки, медленно выходит из холла. Движения его неуклюжи, руки вытянуты вперёд, ноги почти не гнутся в коленях.

— На голову ему что-нибудь, Лентимофейна!! На голову!! — кричит Валентина Аркадьевна, пятясь назад и таща за собой трёх детей.

>>131184090
Зажмурившись, баба Лена торопливо заходит к Маратке за спину, стаскивает у себя с головы косынку и дрожащими руками завязывает ею Маратке глаза. Крестясь, быстро отходит в сторону.

С белой повязкой поперек белого лица Маратка продолжает свой странный, бесцельный путь. Глядя на него, Люда кривеет личиком, вцепляется в подол Валентины Аркадьевны и разражается рёвом. Секунду спустя ей уже вторит Игнат, готов присоединиться и Антон.

— А ну-ка!.. А ну-ка не плачем!.. — героически пытается взять ситуацию под контроль Валентина Аркадьевна. — Марат просто хочет поиграть с нами в жмурки, да, Марат?.. Сейчас Марат будет нас ловить, а мы будем от него убегать, все вместе. Слышали? Только все вместе! Игнат, Люда, Антон! От меня ни на шаг, вам ясно?!..

Воспитательница и трое детишек пятятся мелкими шажками в угол зала, стараясь не попасться Маратке в руки. Ему, впрочем, кажется, все равно, он с ними не играет; он продолжает медленно идти по прямой, ничего не видя перед собой и ни на что не реагируя. Под окном возле батареи вздрагивает на полу баба Лена; рот её открывается и закрывается как у рыбы, а пальцы теребят воздух.

— Валентинаркадьна, что это баба Лена дееелает? — растягивая сквозь плач слова, спрашивает Люда.

— Умирает, — треснувшим голосом говорит правду Валентина Аркадьевна.

Маратка тем временем проходит через весь зал и упирается лбом в стену. Царапая обои и шаркая на месте ногами, он пытается идти дальше. В коридоре раздаётся звонок — за кем-то пришли.

— Чтоб даже не шелохнулись! — приказывает Валентина Аркадьевна и бежит открывать дверь.

В зал входит Людин папа. Косясь на Маратку, поднимает дочь на руки, осыпает поцелуями, несёт к выходу. У двери оглядывается и зовёт Антона:

— Антоша, пошли с нами! — повернувшись к Валентине Аркадьевне, объясняет: — Соседи по лестничной клетке, могу захватить.

В коридоре щёлкает замок, Валентина Аркадьевна и Игнат остаются одни. Возле стены продолжает шевелиться Маратка.

— Игнат, послушай меня очень внимательно, — говорит воспитательница отрывистым голосом, крепко взяв мальчика за руку. — Ты слушаешь меня?

— Да, Валентина Аркадьевна.

— Когда в следующий раз позвонят в дверь, ты побежишь и спрячешься в туалете, в самой дальней кабинке. Если это будут твои мама с папой, то я приду и скажу тебе... Если нет, то ты... то ты... так и будешь там сидеть. Ты понял?..

— Вы плачете, Валентина Аркадьевна?..

— Нет, это так просто... Ты понял что нужно делать когда позвонят в дверь?..

— Да.

Через десять минут раздается звонок. Игнат бежит сломя голову в туалет и прячется в дальней кабинке. Не помешало бы закрыться на щеколду, как дома, но в туалете детского садика нет щеколд... Затаив дыхание, мальчик напряженно прислушивается. Далёкий звук отпираемого замка, чуть слышный скрип двери, секундная тишина и кричащие возгласы Валентины Аркадьевны:

— А вот и бабушка, наконец, за Маратом пришла! Марат у нас последний остался, всех забрали! За Маратом ба... бу...

Голос её неожиданно глохнет. Слышится слабый и глухой стук, как будто на пол уронили мешок с мукой. В туалете вдруг почему-то гаснет свет. Кажется, что не только в туалете, но и во всём здании — уж слишком темно. В кромешной мгле Игнат начинает беззвучно плакать. Он знает, что ему нужно вести себя очень тихо, чтоб не услышала бабушка Маратки...

Проходит время. Игнат понимает, что нужно успокоиться и попытаться выбраться. Сначала выйти на цыпочках из туалета. Пользуясь темнотой, проскользнуть незамеченным в коридор. Оттуда на улицу. На улице светло. Там люди, там не страшно.

Он открывает дверь кабинки и липко цепенеет, хватаясь рукою за вдруг заломившую грудь. Перед ним стоит огромного роста старуха с серым длинным лицом. На руках у неё Маратка. По мере того, как мёртвый ребёнок медленно поворачивается, Игнат столь же медленно оседает на пол. Жизнь — странная штука. Оказывается, он больше не мальчик. Он взрослый мужчина, чьё больное сердце не вынесло кошмарного сна.

Однажды вечером муж ушёл играть в карты. Жена лежала на печке, а ребёнок — в зыбке, рядом с печкой. Вдруг в двенадцать часов начинается стук — стучит и стучит. Стучит по-над полом. А ей все говорят, что это домовой ей чудится, стучит; ведь муж-то кузнец…

Однажды она опять осталась одна. Видит, кто-то вышел мохнатый — и такой верзила! Зыбку качает с ребёнком, и хохочет, и хохочет! Лицо белое-белое, а сам весь чернущий. Вот так покачает зыбку и исчезнет. Позвала она сестру. Пришло время, он опять выходит. Бились они бились и перекочевали в другой дом. А потом в этом доме долго-долго никто не мог жить. А потом этот дом сгорел.

Короче я работал на почте курьером, и как-то раз ко мне в дверь кто-то постучал. Я открываю, а там мужик стоит, заросший, он представился, оказалось, что он геолог из сибири. Я говорю, че хотел то. А он открыл гугл мапс и усмехается. Начал короче рассказывать, что у них на почте курьера своего нет, нес какую-то хуйню, что лес плачет без мужика. Я думал он поехавший, но когда узнал про зарплату, решил - а хули бы и нет, инет какой-никакой у них есть, платят в три раза больше. Ну говорю, значит туда мне с тобой и дорога. И поехал. Уже когда подъезжали, я почувствовал себя как-то неуютно, во-первых облака куда-то спрятались, оче быстро, и видны были звезды, которые вдалеке падали в эти дебри. Отработал там неделю, и мне стали снится такие стремные сны, вроде как сказки, только черные. Во сне я видел как мне их поют огромные деревья, снег весь розовый. И вот я иду по лесу, слушаю пение деревьев, и вижу как Сатана сам лично идет по лесу, и собирает свеженькие душонки, и тут я понимаю, что весь снег розовый потому, что это зима получила новую кровь, и я думаю, блядь может это намек, может она и меня получит? Открываю глаза, и все та же ебаная картина, облаков нет, и звезды в лес падают периодически. И вот как спать? Короче мне нужен совет, съебывать отсюда или нет? Дело в том, что в моем мухосранске столько платить не будут, но и тут оставаться стремно. Как проклятое место какое-то.

>>131177086

- Знаете, я так боюсь мертвецов
- А чего нас бояться?

>>131183755
> Скоро. Очень скоро
Уже страшно

>>131185802
@
КОТЭ ТЕРЕБИТ КРАСНЫЙ БРАСЛЕТ НА ТВОЁМ ЗАПЯСТЬЕ

>>131186678
Сука но я же сплю!

>>131176360
Еее, верить в фанфики про Аску. Ебать ты доверчивый, ананасик. Так же в жизни не бывает, все тян мрази и нелюди.
http://lurkmore.to/%D0%9A%D0%BE%D0%BF%D0%B8%D0%BF%D0%B0%D1%81%D1%82%D0%B0:%D0%90%D0%BD%D1%8F

Лия была первой женщиной, с которой я не мог расстаться уже полтора года. Нет, это была не любовь, а ненасытное безумие. Покойная бабушка говорила мне: это половой подбор, то, что в сказках называют второй половиной яблока. Самое, самое. Не оторвешься.

Лия, наверное, на самом деле была для меня этим половым подбором. Я дурел от нее, сильней чем от водки. Как пламенный латиноамериканец хотел ее в любое время дня и ночи. И это несмотря на то, что ей было уже за тридцать и она имела двух детей от разных мужей. Последнее, я имею в виду детей, на Лие почти не отразилось.

Как с ней было хорошо… И как стало страшно в конце.

В тот памятный день я сидел за письменным столом и вымучивал абзац за абзацем очередной кусок своей научной поденщины. Стояло лето, за окном мальчишки играли в футбол. Павлик с Вадимом — Лиины сыновья — ушли купаться да Москва реку. Лия жила на Ленинградском проспекте возле метро «Водный стадион».

Сидел я, мучился, писал рывками какие-то фразы, а настоящие мысли были далеко. То вздохну, то о чем то задумаюсь, а о чем, бог его знает. Очнусь, оказывается гляжу на диван и перед глазами мелькает еще, тая, ее тело. Хлопнет дверь лифта, прислушиваюсь. Томлюсь…

Наконец она пришла. Услышав, как поворачивается ключ в замке, я кинулся к двери. Подхватил ее на руки и понес на диван. Она смеялась. Но недолго. Я успел лишь расстегнуть блузку, как в дверь затрезвонили, заколотили так, что сразу стало ясно — случилась беда.

Я отворил дверь: за ней стоял усатый парень в желтой майке и держал на руках Вадима — младшего Лииного сына. Вадим обвис на его руках, как мокрая тряпка, запрокинув мертвенно белое лицо.

Лия вскрикнула, зажала рукой рот, ее качнуло к стене.

Парень шагнул через порог и сказал тихо:

— Мальчик ваш утонул. Качали ему искусственное, ничего не помогает… Мужики хотели бежать — скорую вызывать, да брат говорит: тут рядом… Звоните.

И понес Вадима в комнату.

Это уже было странно: почему не вызвали скорую на место?

Парень положил Вадима на пол. Рядом Павлик скулит. Они очень разные были: Павлик — черноволосый, плечистый, а Вадим — светлый, щуплый.

Все перед глазами стоит, словно сейчас только случилось.

Павлик всхлипывает:

— Дяденька, дяденька, сделайте ему еще. Он оживет.

А Вадим лежит мертвый, в серой майке почему-то, рот разинул.

Парень зыркнул на меня, на Лию — она кинулась к телефону, трясется вся, пальцем в дырки не попадает.

Парень ни слова не возразил, опустился на колени и начал делать Вадиму искусственное дыхание. Только что толку: видно — мертвее не бывает.

А Лия никак не может дозвониться — на грани истерики. Я ее оттолкнул, сам начал набирать — занято!

Павлик на колени встал возле брата, бормочет что-то сквозь слезы, не разобрать ничего. Слышу краем уха только:

— Миленький, миленький, оживи…

Миленький взял да ожил. Глаза открыл, рот захлопнул, смотрит в потолок.

И настала тишина, как в немом кино.

Меня холодной волной с макушки до пят окатило. Мертвые не оживают! Да и глаза у него были не живые, хоть и глядели.

Так мне стало жутко, что имей я силы, убежал бы, сломя голову. Но меня словно гвоздями к месту прибило. Стою и повторяю про себя: «Быть не может, быть не может…». И так это необычно и страшно: как собака, чую мертвеца, а разум поверить отказывается.

Лия с Павликом бросились Вадима обнимать, а я не смог себя пересилить. Слава богу, они обо мне и не вспомнили. Зато он вспомнил: глянул на меня своими тусклыми стекляшками, словно кобра, и отвернулся.

Лия увела Вадима в детскую, я проводил парня. И сел за стол. Взял ручку, чиркнул какую то загогулину и застыл над листом. Сидел, разбирался в своих ощущениях. Ну вот, как собака чую! Но Господи, разве можно разумом поверить в такое! При нашей жизни, имея пять лет института за плечами. Бред! Бред! Поверить в это — значит признать, что мне пора идти сдаваться в «Кащенко».

«Бежать отсюда надо», — подумал я, и в этот миг вошла Лия.

— Спят, — шепнула она и прижалась ко мне.

Я дернулся.

— Ты что?!

— Перенервничал, — я покосился на ее руки, и мне померещился на ладонях неосязаемый, мне одному заметный след мертвечины.

Лия опустилась в кресло, бессильно откинула голову.

— Господи! Господи! — зашептала она. — За что мне такие муки! Ну что, мне его теперь всю жизнь за руку водить. Ведь он теперь уйдет куда-нибудь, а я с ума буду сходить…

— Тебе надо выпить, — сказал я, быстро вставая. — А то начнется истерика. Травмировать детей после такого ни к чему.

Я достал из бара бутылку коньяку и налил полфужера Лие и целый себе.

И с этого дня началась у нас какая то призрачная жизнь. За день накопится, и совсем уже было решусь — уйду завтра, соберу манатки и тихо смоюсь. А за ночь в Лииных объятьях вся решимость растает. Не могу! Не могу-у!

И остаться не могу. Ночью сквозь закрытые двери, в самый безумный момент страсти, чувствую его змеиный взгляд. И что ужасно: под взглядом мертвеца наслаждение мое возрастало! Я вонзался в Лиино тело, насиловал яростно, душил ее в объятьях, и все время при этом думал: она мать этого мертвеца, оборотня. А-а! А-а-а! А-а…

А чего он выжидает, стал думать я. Я один знаю о нем, значит, выжидание его касается меня. Раз ждет и следит, значит, у меня есть какая-то сила, которую ему пока не одолеть. ПОКА. Потому что уж больно спокоен. Словно знает, стервец, что и когда я сделаю, как подпаду под его власть.

Надо бежать! Бежать. Надо бежать!

НЕ МОГУ!

>>131187972
Прошли дни, неделя. И впечатался навечно в память его образ тех последних дней — мертвенно-бледного с тусклыми глазами, всегда в серой майке, в которой его принесли, словно она приросла к телу. А что под ней?

Как только я задал себе этот вопрос, так стал замечать: его фигура меняется. День ото дня, но замечаю это лишь я один. Плоть стекала с плеч, со спины к пояснице, собираясь в жирную рыхлую складку. Дрожала при ходьбе, как студень. Это при его-то худобе! Казалось… нет! Так и было на самом деле — он разлагался заживо. Позвоночник его проступал сквозь майку, как обглоданный хребет падали. Но никто не замечал этого, кроме меня.

По ночам я обнюхивал Лию, прежде чем взять ее. Но она пахла обычно — духами, телом.

Как же мне узнать? Как же мне узнать точно? Если я буду знать точно, я разорву эти сети.

И тогда мне пришла в голову мысль: если Вадим мертвец, значит, он не должен дышать! Нужно только подкрасться к нему ночью и послушать.

Паркет тихо поскрипывал под босыми ногами, сердце колотилось в горле, пот струйками тек по бокам от страха, но не было сил более жить в неизвестности. Не убьет же он меня в конце концов. При брате, при матери. Кругом люди, тысячи людей, тысячи квартир. Крикни — сбегутся сразу.

Вадим лежал на левом боку лицом к стене. Луна освещала его тощее плечо, руку, лежавшую поверх одеяла.

Я остановился в двух шагах от постели, прислушался. Не слышно! Очень уж громко сопит Павлик. Еще шаг, ноги отказываются идти.

Склоняюсь над ним. Затаиваю дыхание…

И вдруг его руки капканом сжимаются на моем затылке. Рот оскаливается страшно — зубы, ослепительно белые в лунном свете, неестественно большие, растут на глазах, вытягиваясь кривыми клыками.

Я дико закричал. Вырвался. Одним безумным прыжком проскочил комнату и через мгновенье уже сидел на постели. Лия, часто моргая спросонок, спросила испуганно:

— Что случилось?

— Кошмар, — говорю, — приснился. — А сам слышу тихий злорадный смешок в спину. И соображаю: это он смеялся мне в спину, когда я вырвался из его рук. ГАДЕНЫШ! И тотчас мерзкий смрад бьет мне в лицо. Спазма перехватывает горло. Запах лезет в ноздри, забивает легкие, и я бегу в туалет. Меня рвет.

Умывшись и прополоскав рот, возвращаюсь и без сил падаю на постель.

Павлик заглядывает к нам. В первый миг я напрягаюсь, думая, что гаденыш пришел насладиться эффектом. Но нет, у того, что стоит в дверях, волосы темные. Лия встает, машет на сына рукой:

— Иди, иди. Ничего интересного. Спать надо. А то завтра вас в школу не добудишься.

Захлопывает дверь и ластится ко мне. Я лежу безучастный, с похолодевшими руками и ногами, только тело дрожит не переставая.

Впервые я не ответил на ее ласки, впервые не захотел. И наконец решился: завтра же уйду.

Но с утра уйти не удалось. Утром ребята не пошли в школу. Павлик закашлял, зачихал, у него поднялась температура. Померял и Вадим, и у него оказалась повышенная.

Помню: отдает матери градусник, а сам краем рта скалится на меня.

— 37 с половиной, — говорит Лия.

Это у трупа-то недельной давности! Но этим меня уже было не пронять. В уме я уже разработал план. Лию отправлю в аптеку, а сам за это время вещички соберу и дам деру. Мальчишки в одной комнате, я в другой — несложно. Крикну от двери:

— Я ненадолго! На работу вызывают!

И все.

Но не тут-то было. Лия не пошла в аптеку, а вызвала врача. Сидит, ждет. Врач не идет. Я говорю ей: ступай, я один здесь прекрасно управлюсь. Она ни в какую: как же, я уйду, а вдруг врач. Он скажет все мне, отвечаю. А она: на вас, мужчин, полагаться — и машет рукой. Я тоже махнул. Жду. А врач все не идет и не идет.

Мальчишки притащили спальный мешок в нашу комнату и разлеглись на полу — дурачились. Лия сидела, читала, покрикивала на сыновей изредка, чтобы не слишком бесились, а то, мол, еще температуру нагонят.

И тут гаденыш отмочил шутку. Подошел и встал передо мной, гнусно ухмыляясь.

— Иди, иди! — замахал я на него, а он еще ближе. Я инстинктивно выставил вперед руки, а он повернулся спиной и прижался ею к моим ладоням. Как раз той жирной складкой над поясницей. И я ощутил, что тело его под майкой мягкое, как плохо застывший студень. В глазах у меня помутилось.

Пришел в себя: они опять возятся на мешке.

Сижу совершенно очумелый. Тогда все и случилось.

Вадим подмял Павлика и, впившись ему в горло зубами, рванул по-волчьи вбок. Кровь хлестнула фонтаном из перерезанного горла. Лицо трупа почернело: только глаза белели на нем и зубы розово блестели от крови. Ногти вытянулись желтыми когтями, и гаденыш с воем стал раздирать ими грудь брату.

Больше ничего не помню. Дальше все с чужих слов.

Оказывается, через секунду в дверь позвонил врач. Он услышал нечеловеческий вой, дикие истошные вскрики, и побежал за милицией.

Дверь взломали и нашли в квартире два трупа. Один еще не успел остыть, другой был давний, порядка двух недель. Возле дивана был найден я сам в бессознательном состоянии, весь перепачканный кровью. Главное — кровь была у меня и на губах. А в кресле сидела и выла, раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник, сумасшедшая женщина.

Времени у меня много, и я часто задумываюсь над двумя неразрешимыми загадками: откуда у меня на губах кровь Павлика — это раз: как Вадим стал упырем, ведь для этого надо, чтобы ему прокусил горло и выпил кровь другой упырь. Так просто это ведь не передается, не грипп — это два.

Может быть, я когда-нибудь выйду отсюда, а может, и нет. А вдруг я теперь тоже упырь — и только затаился и жду, когда меня выпустят? Зачем кусать идиотов? Они и так хороши: шепчутся, знаки какие-то чертят в воздухе, оглядываются. Привязанные уже к незримому миру, видят его в полуслепую, он мучит их уже теперь.

А я — кто я? Затаившаяся тварь?

>>131176503
Хуйня. Винтовку можно только в сейфе, по съемным хатам не поездиешь

У меня есть сосед. Это мужчина средних лет, довольно интеллигентный. Мы с ним почти не общаемся, так, здороваемся да перекидываемся парой слов.
Он живёт один, как и я. Я не знаю, всегда ли он был одинок, я вообще почти ничего о нём не знаю.
Обычно он возвращается домой поздно вечером, и иногда я вижу его в это время. Он подолгу ищет ключи в своём портфеле.
Наши квартиры разделяет довольно тонкая бетонная стена. Сами понимаете, что звукоизоляция не ахти. И, собственно, я частенько слышу звуки, доносящиеся из его квартиры. Телевизор, вода в ванной, стук молотка. Обычные звуки.
Но недавно что-то изменилось.
Впервые это произошло около двух месяцев назад, ночью. Я по своему обыкновению сидел за компьютером. Было тихо. Сосед, наверное, уже спал. По крайней мере, я так думал…
Вдруг я понял, что слышу со стороны соседской квартиры какие-то странные звуки. Громкий прерывистый шорох, неравномерный стук… Уже это насторожило меня. Невольно я прислушался.
Потом… Потом к этим звукам прибавились другие. Я услышал что-то вроде громкого выдоха сквозь зубы, а потом до меня донеслось утробное урчание, перемежаемое чмокающими звуками. Словно прямо за стеной находилось какое-то очень крупное животное…
Страх охватил меня. Я не знал, что делать, что предпринять. Я просто сидел, холодея от страха.
…Когда мощный удар сотряс стену между квартирами, я чуть было не закричал. Я вскочил и начал лихорадочно метаться по комнате. Звонить?.. Куда?.. Что я скажу?.. Бежать?.. Найти оружие…
После третьего удара всё стихло. Наступила мёртвая тишина.
Какое-то время я стоял посреди комнаты, потом сел. Меня бил озноб. Что это было?.. Бред? Явь?..
Я не уснул в ту ночь.
На следующий день я снова встретил соседа. Он выглядел смертельно уставшим. На бледном осунувшемся лице лихорадочно сверкали запавшие глаза. Мы поздоровались и разошлись.
В следующую ночь я тоже мог заснуть. Однако, было тихо.
Всё повторилось через месяц. Потом — через неделю.
Теперь это происходит каждую ночь.
Я стал спать исключительно днём. Я никуда не обращался, ждал, когда пожалуется кто-нибудь ещё. Никто не жаловался — и это лишь ещё больше пугало.
Мой сосед буквально тает, как свечка. Он уже похож на ходячий скелет, обтянутые бледной кожей.
Только глаза… Эти горящие глаза… в которых пылает тёмный огонь боли, отчаяния, и — чего-то ещё. Чего-то страшного.
Быть может, я слишком впечатлителен. Но это мало что меняет.
Мне страшно. Я не понимаю, что происходит. Неизвестность пугает больше всего. Что будет дальше?..

После инсульта отец прожил пять лет. Он почти оправился – речь вернулась, правая рука и нога обрели подвижность. Разве что походка изменилась – сделалась чуть враскачку, как у старых моряков, хотя отец не то что во флоте не служил, но и на море никогда не был. Враскачку и враскачку – дело плевое: палочку в руки и вперед. Ходил он много: едва болезнь отступила, поднялся с кровати и засобирался на улицу. Я, помню, попытался, его остановить.

- Нет, - заупрямился он, - пойду. Что я тут снопом валяюсь. Еще месяц, и вовсе не встану. Не хватало, чтобы за мной утки выносили.

Сперва я сопровождал его в прогулках, затем перестал. Передвигался отец пусть и медленно, но уверенно. Ходил по своим стариковским делам – купить газет в киоске, хлеба и папирос. Эти папиросы стали моим кошмаром. Отец, несмотря на запреты врачей, категорически отказался бросать курить. Чадил, надо сказать, нещадно. Да еще и «Беломор». Сколько ни привозил я ему из заграничных командировок дорогих и – как утверждали производители – почти безникотиновых сигарет, он все складывал в нижний ящик платяного шкафа. Благодарил, конечно, с интересом рассматривал витиеватые надписи на ярких блоках, приговаривая «должно быть, хорошие», и туда же – в шкаф. Вскорости ящик переполнился, и я счел свою схватку с «Беломором» проигранной.

Единственный подарок, которому отец обрадовался искренне и почти по-детски, была кепка. Теперь таких кепок не шьют. Прежде их называли восьмиклинками – после войны они были в моде, как раз в пору юности моего родителя. У него, конечно, восьмиклинка была – старая, заслуженная: без нее отец из дома не выходил. Стоит ли говорить, что на пятом десятке своего существования кепка являла зрелище не самое эстетичное. Однако все мои попытки найти пожившей восьмиклинке замену натыкались на решительные протесты. Я разводил руками, а отец, нацепив расползающуюся по швам реликвию, отправлялся за папиросами.

И тут я увидел в магазине новую восьмиклинку! Нет, не в Москве. Дело было в Копенгагене – в самом центре, в достаточно дорогом (собственно, других там и нет) магазине. На те деньги, что стоила эта восьмиклинка, можно было скупить половину кепок Копенгагена, но я все равно в нее вцепился. Из аэропорта позвонил отцу:

- Поздравь меня, купил тебе восьмиклинку. Настоящую! Только попробуй не надеть.

- Поздравляю, - хмыкнул он. – Где купил, в Копенгагене? Много твои датчане понимают в восьмиклинках...

Однако, получив подарок, старик просиял. Он долго перебирал кепку в руках, рассматривал каждый шов, проверил – надежно ли пришита кнопочка на макушке, наконец, резюмировал:

- Вещь. Я был несправедлив к датчанам. Нет, отличная вещь. У моего деда, прадеда твоего – Григория, такая была – страшно, помню, я ему по малолетству завидовал.

Короче говоря, замусоленная восьмиклинка упокоилась в шкафу над кладбищем нераспакованных сигаретных блоков. Отец водрузил на голову заграничный подарок и даже посмотрел на себя в зеркало, хотя никогда прежде этого не делал (он даже брился на ощупь, расхаживая по коридору). Удовлетворившись тем, как смотрится в обновке, старик отправился «по делам» - за хлебом, газетами, и «Беломором».

Однажды, как сейчас помню - в субботу, - отец позвонил мне на мобильный. Я работал, звонок был весьма некстати, но я, разумеется, ответил. Более того – переполошился: отец звонил мне редко и то в исключительно случаях. Голос его был спокоен, но все же я почувствовал, что он чем-то взволнован.

- Что случилось, папа?

- Ничего не случилось. Просто хочу просить тебя об одной услуге. Ты ведь сегодня ко мне заедешь?

- Я завтра собирался. А что за услуга? Что-то срочное?

- Так, пустяк. Можно даже сказать – чудачество, что, согласись, в моем возрасте, вполне допустимо. Привези мне иностранных сигарет.

- Слава Богу! Ты взялся за ум... Конечно, привезу. Только завтра. Давай завтра. Я сегодня допоздна.

- Да, - замялся отец, - можно конечно и завтра, но лучше сегодня. Приезжай сегодня. В любое время. Ты же знаешь – я поздно ложусь.

Я, помню, даже обиделся. Вот ведь стариковский эгоизм – полный шкаф сигарет, а ему другие подавай, причем именно сейчас. Но отцу я, конечно, досады своей не открыл – сдержался.

- Ладно, сегодня приеду. Часов в одиннадцать. Каких тебе сигарет?

- Не помню точно названия... Французские. Я однажды в молодости курил. Синяя пачка. Там шлем еще такой нарисован с крылышками. Хорошие сигареты – крепкие.

- Понял, о чем ты. Привезу. Тебе блок?

- Нет, куда мне блок – пачку кипи. Мне так – попробовать...

На том наш разговор и закончился.

Отца я застал в облачении весьма торжественном – выходной костюм, белая рубашка, галстук, начищенные до блеска ботинки, топорщившиеся языками на отечных ступнях. Он сидел за столом. Слева от отца лежала копенгагенская восьмиклинка. Полный антураж.

- Привет, - кивнул он, - садись. – Сигареты привез?

- Привез. Что врачи скажут?

- А ничего они не скажут.

>>131189802
- Держи,- я положил на скатерть синюю пачку с крылатым шлемом.

Отец тут же ее откупорил, поднес к носу, вдохнул:

- Они. Точно они. Ты знаешь, я всю жизнь папиросы курю, лишь однажды – вот эти пробовал. Мать тебя когда рожала, я на крыльце приемного топтался. Мне нянечка пообещала сообщить – как там и что, когда, значит, разрешится. Я и остался. А как иначе? Телефона-то у нас тогда не было. Вот шастал по морозу туда-сюда. Все искурил. Хватился – нет папирос. Ларьки все закрыты. Гляжу - таксист стоит, я - к нему. Объяснил, мол, жена рожает – такие дела. Он меня угостил иностранной. А тут нянечка в окно машет: ты родился. Три восемьсот, пятьдесят четыре. Богатырь. Курил я эту иностранную сигарету и так хорошо мне было. Радостно так. И очень вкусной мне она мне показалась. Вот хочу попробовать – правда ли вкусная.

- Ну, так пробуй.

Отец аккуратно достал сигарету, снова ее понюхал и также аккуратно сунул обратно в пачку.

- Потом...

- Ну, ты даешь, - возмутился я, - в ночи несусь к тебе, а срочности, выходит, никакой нет. Ты, кстати, чего нарядился-то?

- Так... – улыбнулся он, - захотелось вдруг... Ты знаешь, я вот чего...

Он замолчал, словно не мог подобрать слова или не решался что-то сказать, потом все же совладал с собой:

- Я тебе никогда не говорил. По-мужски тебя воспитывать старался, а мужчины слов таких не говорят. Я очень люблю тебя, Сережа... Спасибо, что приехал.

- Я тоже люблю тебя, папа...

Сказал я это, конечно, искренне, но как-то дежурно, впопыхах – хотелось поскорее домой – спать.

Отец проводил меня до дверей. Мы обнялись, и я уехал, а ночью он умер.

Так и сидел в костюме за столом: слева – восьмиклинка, справа – пачка французских сигарет. Нетронутую пачку и кепку я забрал себе на память.

Прошло года три... Ни дня не было, чтобы я отца не вспоминал. Но вот удивительно - ни разу он во сне мне не виделся. Не шибко я во все эти вещи верю, но стал перебирать в памяти свои слова и поступки – не обидел ли я чем старика напоследок. Наконец, он пришел. Да, именно пришел. Накануне годовщины своей смерти – под самое утро. Да и сон ли это был? Во всяком случае, я отчетливо слышал, как за стеной у соседей возятся рабочие, вторую неделю кряду делающие ремонт. Отец распахнул дверь и шагнул в комнату. Он был в том же костюме, галстуке и в штиблетах, в которых я его видел в последний раз. Вошел и без какого-либо приветствия выдал: «Ты сигарет со шлемом крылатым на пачке не брал? Сегодня хватился, а их нет. Решил все же попробовать».

Я не успел ответить – за стеной загрохотал перфоратор. Хотелось пойти наорать на рабочих, однако время законное – девять утра, ничего не предъявишь. Чертыхаясь, я встал и наскоро оделся. Взгляд сам собой упал на синюю пачку с крылатым шлемом, лежащую на краю книжной полки над кроватью. Обычно я до завтрака не курю, а тут захотелось. Очень захотелось, причем именно тех – отцовских. Барабанная дробь перфоратора за стеной не давала сосредоточиться, обдумать сон. Я нацепил плащ и спустился во двор. Устроившись на краю песочницы, достал синюю пачку. Вот она, сигарета, которую старик так и не решился выкурить – даже вмятинки от пальцев на фильтре остались. Я щелкнул зажигалкой и затянулся. Почувствовать вкуса не успел – меня оглушило. Даже не оглушило: неведомая сила сжала тело словно тисками – того и гляди глаза на землю выпадут. Очнулся шагах в десяти от песочницы, засыпанный осколками кирпича, бетона, стекла. Поднял голову - на уровне моего третьего этажа зияла исторгающая в небо клубы черного дыма дыра. Все разворачивающиеся далее в нашем дворе события показывали по телевизору. Сперва приехала милиция, потом МЧС. Находящихся в доме срочно эвакуировали. Полдня мы провели в школе по соседству. После обеда разрешили на пять минут сходить домой – забрать вещи первой надобности. Я не поднимался – от моей и от соседской квартиры, в которой шел ремонт, ничего не осталось. Из-за ремонта все и получилось – рабочие задели буром перфоратора газовую трубу: искра, взрыв, шесть трупов…

Телевидение снимало наше ЧП во всех подробностях – у меня даже интервью брали. Я потом его на видеомагнитофон записал. Если хотите, приезжайте – посмотрите. Вот я, ошалевший, говорю, вот соседи встревоженные, участковый наш руками машет, дворник Таштемир, сделав умное лицо, в кадр лезет. И кто-то сидит на краю песочницы. Кто – не видно, толпа загораживает. Видна лишь сгорбленная спина. Я несколько раз пересматривал, потом ребята с телевидения кадры эти мне увеличили. Все равно лица не разглядеть – словно прячется человек. Но вот что точно видно, так это лежащую на выкрашенной ядовитым суриком доске кепку-восьмиклинку и поверх нее – синюю пачку сигарет.

Я уж говорил, что в эти штуки не шибко верю, но тут готов поклясться – это та самая кепка, что я купил отцу в Копенгагене. Можете мне не верить, но это так. А пачки с крылатым шлемом я потом во дворе не нашел. Может, дворники вместе с мусором смели, но я все же думаю, что это он ее забрал.

>>131182914
В голос.
Оригинал можн?Интересно что там было