На дне коробки, которую я вытащил из своего подвала, лежала квадратный листок бумаги, на котором было написано «ЭЙ! ПОЖАЛУЙСТА ОТВЕТЬ». Не представляю, сколько эта бумажка там пролежала: эти коробки я поставил в подвал сразу, как въехал в этот дом. Я и не вспоминал о ней, пока на следующее утро, достав кофеварку, чтобы слить кофейную гущу, я не нашел промокшую записку «ПОЖАЛУЙСТА ОТВЕТЬ! ПОЖАЛУЙСТА ПОМОГИ». Я решил, что туда ее положил тот, кто пытался провернуть этот бессмысленный розыгрыш, потому что записки не было в кофеварке, когда я до этого засыпал в нее кофе.

Это была не последняя записка, которую я обнаружил: еще одна была под ковриком мышки, другая нашлась в корпусе компьютера, когда я вскрыл его, чтобы подсоединить новую оперативку, третья – в рулоне туалетной бумаги, четвертая – в дисководе моего двд-плейера. Я находил их в местах, куда никому бы и не пришло в голову заглянуть, не говоря уже о том, чтобы оставить в них записку.

Но я продолжал находить эти бумажки – всякий раз в них была просьба ответить и помочь. Наконец, когда мне это все порядком надоело, в мою дурную голову пришла мысль ответить на просьбу в очередной записке, которую я нашел в посудомойке (сразу после ее использования; записка, однако, была сухой). Я написал «ПРИВЕТ. Я ОТВЕЧАЮ. ОБЪЯСНИ, В ЧЕМ ДЕЛО» на обороте и просунул бумажку в трещину в ванной. Как только я вышел из ванной комнаты, на глаза мне попалась еще одна записка: она была в стакане газировки на столе в гостиной.

Я аккуратно вынул ее и прочитал: «СПАСИБО» и более крупными буквами «Я В ЛОВУШКЕ».

Я помахал ей немного, чтобы она подсохла, и снова написал ответ на обороте: «где именно? как ты посылаешь мне записки?». Мне не пришло в голову лучшей мысли, чем просто бросить бумажку за диван. Я ждал ответа, но до конца дня так и не нашел новой записки.

На следующий день разбирая почту, я получил ответ в записке, которая оказалась среди почтовых конвертов: «ВО ВТОРОМ ИЗМЕРЕНИИ. ПОД ТОБОЙ». Я на скорую руку написал на обороте: «кем бы ты ни был, твой розыгрыш идиотский. перестань уже» – и бросил ее на землю; записку быстро унесло ветром.

Следующая записка была написана теми же уродскими заглавными буквами, однако на этот раз текста было больше и последнее предложение было написано более плотно, чтобы уместить все на одном клочке бумаги. Наверное, это был отрывок из энциклопедии или брошюры: «Первое измерение – это определенная точка в пространстве. Второе измерение (это было подчеркнуто) – это все, что имеет ширину и высоту, а третье – еще и длину. В четвертом измерении есть время, а в пятом – прошлое, т.е. период, оставшийся во временном пространстве». Остальной текст был слишком мелким, чтобы его прочитать. Я закатил глаза и написал ответ: Как ты можешь читать, если ты в третьем измерении? Как ты вообще существуешь?» Я просунул эту записку в тостер.

Ответ я получил на следующее утро, перед тем как принять душ. «Письмо двухмерно. Зрение – это две наложенных друг на друга двухмерных картинки.»

Это не объясняло, каким образом я должен «спасти» этого человека, о чем я сообщил в своем ответе и смыл его в туалет.

«СДЕЛАЙ МЕНЯ ТРЕХМЕРНЫМ» – вот и все, что было написано в новой записке, которую я нашел в обертке шоколадки чуть позже. Я не мог понять, как этот идиот запихнул ее в закрытую упаковку, но в этот момент я уже решил ему подыграть: может, это был какое-то телевизионное шоу? «Как?» – написал я на обороте. Я точно запомнил, куда я засунул эту бумажку, потому что с тех пор я долгое время ничего не писал. Я засунул ее в пространство между зеркалом и его деревянной задней поверхностью. С тех пор прошло полтора года, но ответа я так и не получил. Как-то утром собираясь на работу, я зашел в свою комнату, чтобы повязать галстук перед зеркалом. В отражении я заметил квадрат на противоположной стене, однако, когда я обернулся, я ничего не увидел. Я вновь повернулся к зеркалу, решив, что записка, должно быть, упала на пол, но в отражении она все еще была на месте. Я прикоснулся к поверхности зеркала, думая, что это какая-то оптическая иллюзия, но я ошибся.

Я поднял свое зеркало и вместе с ним стал медленно пятиться к противоположной стене. Наконец, я остановился, зажатый между стеной и зеркалом и смог прочитать надпись на бумажке: «СДЕЛАЙ СЕБЯ ДВУХМЕРНЫМ».

Я съехал из этого проклятого дома сразу как только смог. Перекантовавшись на какое-то время у своей девушки, я избавился от зеркала, от тостера и всего остального. Всякий раз моя душа уходит в пятки, когда я вижу идеально квадратный листок бумаги. Я все еще живу в страхе, что однажды, открыв книгу или заглянув во внутренний карман пиджака, я найду там записку.

Теперь я постоянно проверяю все свои вещи. И пить кофе я тоже перестал.

Признаться по чести, Регина не очень любила шум в общежитии. В этом плане ей повезло: безликое и бесстрастное распределение поселило её и её соседку на самый верх студенческого общежития №1, а именно — на четырнадцатый этаж. Всего на этаже было пять комнат, и только три из них были заселены. Пятеро человек на этаже не могли создать явного шума. Но сейчас Регине была нужна просто сверхтишина. Уже целый час она билась над материалом для семинара, но продвинулась ничтожно мало. Ответы отказывались складываться в единую структуру для завершающего вывода, и это сильнее всего давило на нервы.
За стеной, на кухне, начали греметь кастрюлями соседки. Регина откинулась на спинку стула и запустила ладонь в шевелюру. Винить кого-либо в своих проблемах девушка не собиралась. Под конец семестра нервы немного сдавали, и не было ничего удивительного в этом состоянии некоторой рассеянности.
«Может быть, стоит сходить и налить чаю?».
В этот момент грохот на кухне не только прекратился, но и шаркающая походка Эльвиры заявила, что обладательница серых тапочек покинула кухню. На этаже снова воцарилась тишина. В этот же момент в голову студентки второго курса залетела дельная мысль, которую она поспешила обозначить в конспекте.
Комната, доставшаяся двум девушкам, не могла порадовать простором. Если бы не некоторая перестановка, то свободного пространства для передвижения просто не существовало бы. Таким образом, пришлось пожертвовать только одной стороной письменного стола. Он стоял впритык к подоконнику, при этом, восседая за ним, ты находился спиной к входной двери. Девушка увлеченно писала в тетрадке, когда громкий стук в дверь её отвлёк.
— Регинка! Открывай, ты чего закрылась?
Регина в великом раздражении поднялась из-за стола и вышла в коридор. Схватившись за тугую ручку, она посильнее дёрнула дверь, и та, разумеется, открылась. За дверью, как и ожидалось, стояла Регинина соседка — Рита. Вид у той был наполовину удивлённый, наполовину смущённый.
— Ой, мне показалось, что закрыто…
— Да ты неадекват, заходи, давай…
Раздражение Регины быстро улетучилось: дверь и в самом деле была туговата, а настроение у Риты было слишком хорошее, чтобы портить его бессмысленными «наездами». Последняя и в самом деле была в наилучшем расположении духа. Быстро оправившись от смущения, она скинула свои высоченные каблуки и в одних колготках, не надевая домашние тапочки, вошла в комнату. Регина уже вновь заняла место у рабочего стола.
— С Аделем гуляла?
— А? Да... — несмотря на резковатые движения, ответила Рита немного заторможенно, будто бы не расслышала. Не вдаваясь в подробности, она быстренько скинула с себя лишнюю одежду и заперлась в ванной. К слову, одно из безусловных достоинств данного общежития было в том, что санузел с душем присутствовал в каждой комнате.
Шумный приход соседки сбил студентку с мысли. Она снова откинулась на спинку стула и попыталась сосредоточиться. Из ванной доносились приглушенные звуки воды. Стараясь собраться, Регина прикрыла глаза. Свет проникал сквозь веки, но сознание всё равно сосредоточилось на слухе. Ответы на семинар не спешили возвращаться в голову. К шуму душа присоединился шум приближающегося лифта — далёкий, но различимый. Потом звук остановки, и по коридору отчётливо зацокали каблуки соседки, направляющейся к своей комнате. Регина поморщилась. Плитка, которой был выложен пол, Богом была предназначена для того, чтобы помочь в классификации всех видов обуви. По этой плитке можно было различить даже вид тапочек — резиновые или домашние. Регина снова поморщилась. Даже если запереться на сто замков, всё равно услышишь, как возвращаются домой твои соседи — редкостные любительницы туфель на шпильках.
Регина резко открыла глаза и посмотрела в сторону коридора. Ритины туфли валялись возле стенки, хотя обыкновенно девушка относилась к своей обуви более аккуратно. Туфли были куплены всего три дня назад. Все три дня Рита старательно разнашивала их дома, отцокав на плитке большую часть Региного терпения — и сегодня, наконец, решилась надеть их в университет. А потом, как видимо, на свидание. Их цокот Регина узнала бы из сотни.
Вот только две минуты назад она не слышала их цокота. Вообще. Как будто бы Рита пролетела от лифта до двери.
Регина осторожно подняла голову. Потом посмотрела в сторону своего ноутбука. На нём лежал плеер с наушниками. Как лежал, так и лежит. Последние два часа она его не трогала. Шум воды прекратился. Девушка напряглась…

Вы знаете, что такое тревожные сигналы? Обыкновенно они тихонько звучат у нас в голове или в груди, когда мы хотим спуститься в тёмный подвал или открыть дверь, которую открывать ЯВНО не стоит. Как выразился один автор — ощущение, будто кто-то прошёлся по твоей могиле. Частенько мы игнорируем эти сигналы, и справедливости ради стоит заметить, что не зря. Ради той же самой справедливости сразу обозначим — чаще всего мы их игнорируем не потому, что не замечаем, а потому, что боимся показаться смешными. Не берём с собой монтировку, когда идём в подвал за картошкой, смело проходим тесты на «слабо», которые иногда задают придурки-друзья. По нашей проверенной, старой доброй статистике мы знаем, что все наши «тревожные» сигналы — не более чем трусливое воображение. Но те, для кого такое игнорирование закончилось печально, ничего не могут сделать для статистики. Потому что труп не может сказать: «Перед тем, как умереть в мучениях от лап потустороннего существа, я ощутил странный холод в груди и мыслях».
Наша повседневность не оставляет места для страха перед потусторонним на каждом шагу. Но когда-нибудь мы сталкиваемся с ним в самом неожиданном месте.
К примеру — на четырнадцатом этаже студенческого общежития.

Регина отодвинула от себя тетрадь. Потом ещё раз оглянулась на туфли и снова уставилась в тетрадку невидящим взглядом. Дверь в ванную негромко скрипнула, и Рита, обмотанная полотенцем, прошагала к своей кровати. Её мокрые волосы свисали на плечи и спину, вода стекала с них, будто бы полотенце к ним и не прикасалось. Минуты две девушка стояла возле кровати, мокрая и босая, потом уселась на эту самую кровать. Регина всё это время не отрывалась от тетради, но мысли её были не там.
«Рита так не делает».
Ещё пять минут тишины не нарушались даже шорохом страниц — Регина забыла их переворачивать.
«Рита так никогда не делает».
Девушка не выдержала и повернула голову к соседке. Та, видимо, все эти минуты неотрывно следила за ней, потому что взгляды их пересеклись. Рита слегка встрепенулась, будто ждала, когда же Регина обратит на неё внимание:
— Ты чего?
Регина, сохраняя безразличный вид, бросила сквозь зубы:
— Ничего. Просто думаю.
Выжидание — вот что она прочитала в Ритином взгляде. Тут Регине стало по-настоящему страшно. Реальность ситуации вылилась на неё ведром ледяной воды, парализуя сначала плечи, потом грудь, потом стекая на живот и ноги. Ещё минуту Регина оцепенело таращилась в тетрадь. Рядом с ней, буквально в метре от неё, сидел кто-то (или ЧТО-ТО) в облике её соседки и ЖДАЛ…
— Регин?
Регина не вздрогнула только потому, что страх сковал все движения.
— Что?
Боковым зрением она заметила, что плечи Риты до сих пор мокрые.
— Ты когда спать собираешься?
— А что?
— Пора бы уже…
Регина незаметно сглотнула слюну. На соседку она так и не смотрела. Точнее, на то, что сидело на её месте и ВЫЖИДАЛО. Почему-то Регине не хотелось возражать и, тем более, каким-то образом показывать соседке свои настоящие мысли. А хотелось ей одного — уйти. Из комнаты, из здания — подальше.
«Нечисть не может переступать порог…».
«… без приглашения не может…».
Лицо Регины на секунду скривилось. Но она же не могла ничего знать, приглашая Риту войти в комнату.
— Мне тут ещё немного осталось.
— Сколько?
Регина почувствовала, что в бок её ударила волна злости, выплеснувшейся с этим вопросом. Она снова сглотнула слюну.
— Минут десять.
— Ну, ладно, — Рита не изменила своего положения, так и продолжая сидеть, мокрая и босая, сложив руки на коленях. Выжидая.
Десять минут. Не так уж и много.
Регина развернулась к Рите и, глядя прямо в её выжидающие глаза, твёрдо сказала:

— Только принеси, пожалуйста, мою тетрадь от Лены. Ей завтра ко второй паре, а мне уже на первую надо.
Она увидела, как непонятливо вытянулось лицо соседки. Как будто та соображала, что же от неё требуют. Потом, осознав просьбу, она прищурилась, но тут же расслабилась и кивнула:
— Сейчас принесу.
Все мускулы Регины были напряжены. Она даже слегка удивилась, когда Рита подошла к своему шкафу, бросила туда полотенце и натянула домашний костюм.
«Не пошла же бы она в таком виде…».
Как только Рита вышла за порог, Регина вскочила и тоже подошла к шкафу, но только к своему. Никакой тетрадки ей Лена не была должна. В запасе было не более пяти-шести минут. Регина услышала, как подъезжает лифт, открываются и закрываются его двери.
Из шкафа она вытащила свои брюки, блузку, свитер и куртку. Подхватила свою сумку, надела кеды и вышла из комнаты. С ворохом одежды, в домашнем халатике, она вошла в подъехавший соседний лифт и нажала на кнопку с цифрой «один». Оказавшись в лифте, она начала переодеваться, при этом она не отрывала взгляда от окошечка, в котором высвечивались этажи. При этом она молилась, чтобы лифт не остановился на десятом. Там жила Лена, к которой ушла Рита. Если лифт сейчас остановится…
Лифт не остановился. Домашний халатик Регина скомкала и засунула в сумку. Она чувствовала, что страх отпустил её, только тогда, когда вечерняя прохлада забралась под куртку. Она не обернулась, чтобы посмотреть на своё окно. Ещё она не знала, что на следующий день территорию общежития оцепят, а следствие по поводу убийства десятерых студентов затянется навечно…

Но на пульс обращал внимание только я. Как и на то, что он не ел мяса. Напротив, консилиум врачей счел последнее признаком глубокого подсознательного раскаяния. И бесполезно было говорить, что предложенное ему мясо он обнюхивал и пробовал на вкус, прежде чем с негодованием отвергнуть.
А потом меня начали неявно, но ощутимо отстранять от работы с ним. В его карте появлялись справки других врачей (хотя он был моим «пациентом») — куда более оптимистичные, чем мои. В итоге состоялся скандал с директором центра. Я повел себя неправильно, я решил, что дело лишь во внутренней кадровой политике. Я повелся на подначку директора и отказался от пациента.
Через три месяца приглашенный со стороны психиатр засвидетельствовал, что отклонений в психике нет. Рекомендация психологов центра звучала странно и нелепо: «вовлечение в физический труд на свежем воздухе, традиционные семейные отношения». А еще через месяц после помещения мальчика в специнтернат нашлась семья фермеров, пожелавшая его усыновить. Людей этих подыскал по программе усыновления проблемных детей сам мэр нашего города. Павел (так назвали) стал их третьим усыновленным «проблемным» ребенком.
Уже три года я тайком собираю информацию об этой семье. Фермерское хозяйство все время растет. Если три года назад они поставляли мясо только в дома самых богатых жителей города (включая директора нашего центра и мэра), то теперь отправляют мясо и в Москву. В розницу приобрести его нельзя — только эксклюзивные поставки избранным клиентам. Все дети, включая Павла, активно трудятся на ферме. Семья дружная. Я сам неоднократно видел в бинокль, как они жарят шашлыки у себя во дворе. И Павел их ест — видимо, ЭТО мясо его вполне устраивает.
Стоит ли говорить, что из всех коров и свиней в их хозяйстве за эти три года не было забито ни одной?

Один мальчик решил стать Моисеем, а его друг был евреем. Но так как пустыни в их деревне не было, то они решили пойти в метро.
До метро нужно было ехать на електричке и пока мальчик стоял на перроне, его друг куда-то исчез. Все же мальчик сел в вагон и смотрел на проплывающие в окне зимние пейзажи. Ехать нужно было несколько часов, а телефона у мальчика не было, ведь он был из деревни. Поэтому он решил просто гулять из одного конца електрички в другой.
В очередной раз проходя через 4-ый вагон он заметил что людей стало заметно меньше. Например не хватало красивой девушки с рыжими волосами и парня в синей шапке с цифрами "228" на ней.
Так как остановок до самого города нет и не было, мальчик решил что они просто перешли в конец поезда, куда он и направлялся.
Но обойдя последния два вагона он их не обнаружил. Девушки не было в тамбуре, туалете и даже под лавками, куда он заглянул будто бы завязывая шнурки. Мальчика это не сильно расстроило и он просто пошел в начало поезда, убивая время до прибытия.
Еще через несколько вагонов он заметил что вечернее небо над заснежеными полями очень красивое и что людей в вагонах стало еще меньше. Мальчик не очень следил за другими пассажирами, но очень много мест внезапно стало свободными. Он даже спросил у старенькой бабки, сидящей у окна, куда ушли остальные. Но она лишь покосилась на него и сильнее закуталась в свой платок.
Мальчику стало очень интересно где же все и он побежал в начало поезда сквозь распахивающиеся в полупустые вагоны двери. Тяжело дыша у кабины машиниста, он смотрел в первый вагон и видел только пару десятков людей пожилого возраста и несколько женщин похожих на продавщицу Галю из ларька напротив школы.
Мальчику стало не по себе и он начал тормошить всех кто был поблизости, сыпя вопросами прямо в ухо своей жертве.
Где все? Почему так мало людей? Куда ушли остальные? Почему только старики остались?
Но каждый к кому он подходил, только отводил глаза и молчал. Лишь совсем седой старичок прошептал: "Уходи пока меня не заметили" и отпихнул мальчика.
Мальчик очень расстроился и чего-то сильно испугался. Он отошел от дедушки и перешел в следующий вагон. Там на него с ужасом в глазах смотрели несколько укутанных в теплую одежду бабулек. Точнее не на него, а на дверь позади него. Их настроении передалось мальчику и он решил не оборачиваться. Стараясь не подавать виду он просто шел в следующий вагон смотря прямо перед собой. Пройдя сквозь перегородку между вагонами он увидел ту же картину, разве что людей было еще меньше и смотрели они с еще большим страхом на дверь позади него.
Дойдя до середины вагона мальчик почувствовал движение за спиной, но он продолжал смотреть прямо перед собой и идти все так же ровно. Почти в самом конце вагона мужчина с сединой в волосах вскочил и рванул к выходу. Но тут же зацепился ногой за лавку спереди и упал в проходе. За спиной у мальчика скрипнул пол и он побежал.
Бежал он сквозь вагоны, в которых было все меньше людей, пока в конце поезда не прижавшись спиной к закрытой двери не начал тихонько плакать, смотря на пустые сидения. Он не знал почему плачет, но слезы просто текли из его глаз и не останавливались. Мальчик забился в угол тамбура и смотрел в окно. На вечернее небо, на крупные хлопья снега, проносящиеся за окном и на всякую всячину, которая так уме нравилась. Он все смотрел и смотрел. И даже когда дверь позади него скрипнула, он так и не отвел взгляд.

>>132011723 (OP)
А мне нравятся дети, особенно девочки, и нет, я не педофил, просто они настолько невинны и чисты, что двже не верится иногда.

Приезжал к бабушке в деревню недавно, на ее день рождения, на нашей улице живет девочка Диана, лет этак 7-8, очень милая и добрая, всегда здоровается со мной и махает ручкой когда я иду мимо нее погулять со старым другом или в магазин за едой, и всегда поднимает мне настроение :з
Даже напоследок, когда я с сумками шел на вокзал она мне вслед сказала "Счастливо"

— Дмитрий Алексеевич, вы дома? У вас тоже свет отключили? Неужели землетрясение? Ужас какой! Дмитрий Алексеевич… — приглушённый стальной дверью, донёсся с лестницы голос соседки — той самой, выговаривавшей мне на днях за хулиганские надписи рядом с моей дверью.
Осторожно, на ощупь, я приподнялся и, полусогнутый, вытянув перед собой руки, словно надеясь оградиться ими от подстерегающих меня бестелесных чудовищ, двинулся вперёд. Хоть одна живая душа в этом царстве мрака! Ничего мне не хотелось сейчас больше, чем просто увидеть, да пусть хотя бы услышать рядом с собой обычного человека, из плоти и костей, перекинуться с ним парой слов, обсудить происшедшее, просто почувствовать, что я не одинок, что всё это творится не только со мной…
— Иду-иду! Чёртово электричество, ничего не видно, — я чуть снова не потерял равновесие, пребольно ударившись плечом о дверной косяк.
Тапки мерзко скрипели, в крошку растирая по паркету отвалившуюся от потолка штукатурку. Глаза слишком медленно привыкали к темноте, очертания предметов проявлялись неспешно, как контуры будущей фотографии на погружённом в раствор негативе.
— Дмитрий Алексеевич, вы дома?
— Дома! — крикнул я, выпутываясь из силка телефонного провода. — Сейчас открою, Серафима Антоновна!
— У вас тоже свет отключили? Неужели землетрясение?
— У всего дома вырубило, и не только у нашего! Балла четыре по Рихтеру, не меньше! — наугад брякнул я, шаря руками по дерматиновой обивке в поисках замка.
— Ужас какой! Дмитрий Алексеевич…
Попробуйте-ка найти выключатель в тёмной комнате, — какими привычными бы ни были все расстояния в вашем жилище, сколько десятков тысяч раз вы не щёлкали бы тумблером, зажигая или гася лампы, в кромешной тьме нащупать его удаётся не сразу. То же и с замком, будь он неладен…
— Дмитрий Алексеевич, вы дома? — тревожно переспросила из-за двери соседка.
— Да дома, дома! — раздражаясь то ли на неё — за внезапную её глухоту (а ведь сколько раз видел, как она подслушивала за соседями, прильнув ухом к чужой замочной скважине, увлёкшись настолько, что даже не замечала, как я поднимался по лестнице!) — то ли на себя, за свою неуклюжесть и неповоротливость, крикнул я.
— У вас тоже свет отключили?
Тревожно? Или точно с той же интонацией, что и в первый раз? Что за дьявол… Я затих и приник к обивке, вслушиваясь.
— Неужели землетрясение?
Это была не догадка, не предчувствие, не подозрение — просто в меня, будто в полый сосуд, залили некую густую леденящую жидкость. Состав её был — мгновенное осознание творящегося пополам с безотчётным желанием немедленно бежать, прятаться где придётся — в шкафу, за диваном, и, дрожа, надеяться, что опасность минует, не причинив мне серьёзного вреда.
— Ужас какой! Дмитрий Алексеевич…
Так и не успев повернуть замок, я отпрянул назад и начал отступать на кухню, слыша, как тот, кто притаился на лестнице, заново и заново заводит свою кошмарную пластинку.
— Дмитрий Алексеевич, вы дома? У вас тоже свет отключили? Неужели землетрясение? Ужас какой! Дмитрий Алексеевич… У вас тоже свет отключили? Неужели землетрясение? Ужас какой! Дмитрий Алексеевич… У вас тоже свет отключили? Неужели землетрясение?
Время замедляется… Снаружи доносится негромкий противный скрежет, как если бы наружную железную обшивку кто-то пытается поцарапать гвоздём. Потом звук этот делается сильнее, настойчивее.
— Ужас какой! Дмитррр… — надтреснутый голос соседки перерастает вдруг в звериный рык, и тут на дверь обрушивается удар такой силы, что она гудит как монастырский колокол, а с потолка снова сыпется штукатурка. Я валюсь на пол и на четвереньках ползу, поскальзываясь в пыли, на кухню, мечтая сделаться незаметным, крошечным, превратиться в таракана, чтобы забиться в щель за плинтусом — может, хоть там им не удастся меня достать…
— Дмитрий Алексеевич! — новый удар; стальное полотно стонет, скоро оно сдастся под этим нечеловеческим напором и вылетит из коробки, посыплются искры, полетит металлическая стружка, и эта тварь ворвётся в мой дом…
— Вы дома? — по железу словно молотит таран, так что уши закладывает от грохота, пол ходит ходуном; затем наступает секундное затишье, и я успеваю услышать собственный шёпот: «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…», — а оно, верно, тем временем берёт короткий разбег, чтобы опять бросить свою гигантскую тушу на мою дверь.
— У вас тоже свет отключили? — и сразу, встык — рёв, какой неспособно издать ни одно из известных мне животных, — властный, разъярённый, оглушающий. От него перехватывает дыхание — не по-книжному, а взаправду — так, что не получается впустить в лёгкие воздух, колени и руки трясутся, как у припадочного, а внизу живота делается мокро и горячо.
— Неужели землетрясение?!
Тут подслеповато моргает лампочка, будто сама жмурясь от непривычки в своём свете, таком ярком после долгих минут, проведённых в сумраке, потом прокашливается приёмник и невнятно, сквозь помехи, как случайно пойманное в тылу противника родное «Совинформбюро», докладывает:
«…в некоторых районах отмечены перебои с электроснабжением. По последним данным, сила подземных толчков составила более пяти баллов по шкале Рихтера. В районах Одинцово, Строгино и Митино частично обрушились несколько панельных пятиэтажных зданий. Есть пострадавшие…»
Через стекло видно, как зажигаются окна соседних домов, их тёмные силуэты с горящими точками напоминают циклопическую перфокарту, сквозь которую кто-то светит огромным фонариком…
Я сижу на полу, весь белый от осыпавшейся штукатурки, закрыв голову диванной подушкой, прямо подо мной на полу темнеет позорное пятно.
На лестничной клетке, кажется, всё стихло.

Слишком часто нам кажется, что мы - в полной безопасности. Вот ты сидишь у экрана своего компьютера, левая рука по привычке подпирает щеку, правая - лениво крутит колесико мыши. Ты привык к темноте комнаты, которая тебя окружает, ты не пугаешься случайных шорохов, ведь это твой дом - твоя крепость, твой замок, в котором ты - властелин, в стенах которого ты неуязвим. Но всегда ли это так?
Что ты знаешь о тех, кто живет в этом доме вместе с тобой? Нет, я говорю сейчас не о соседях, и даже не о пригревшихся в подвале бомжах и бродячих кошках. Я говорю о тех, кто жил на этой планете задолго до того, как люди придумали прятаться от непогоды не в пещерах, а в хижинах и домах. Я говорю о тех, кто приходил ночами к людскому жилью, источая сладковатый запах тлена и смерти. Мир изменился - люди стали иными, променяли живой огонь на моргание ламп дневного света, а уютные пещеры на ульи многоэтажных домов, но те, кто приходил к пещерам, подолгу кружа на самой границе света, тоже эволюционировали.
Они приучились жить там же, где и добыча, мимикрировали и, сливаясь с темнотой, все так же кружат на границе света и тени, выжидая жертву.
Однажды, выйдя в темный коридор с целью дойти до туалета, ты больше не вернешься в комнату, попав в склизкие объятия твари, которая ждала тебя за дверью. твари, которая выслеживала тебя, существа, для которого ты - всего лишь еда. Никто не услышит твоего крика - ты не будешь кричать. Никто не найдет твоих следов - хищник знает толк в их заметании. Никто не найдет и тебя...
Ты все еще уверен в своей безопасности?