Буду бампать рандомными криппи-стори

— Ублюдок! Говно! Козлина! — оттраханная стерва металась по квартире, заведённая, как сумасшедшая детская игрушка.

Я ненадолго задержался на пороге. Ещё чуть-чуть. Хочу, чтобы в кадре дисплея моей видеокамеры подольше кипела эта кровоточащая ярость.

Необходимо быть предельно осторожным, потому что Мисс Лакированная Вагина, утирая слёзы и матерясь, искала оружие, чтобы убить меня.

Я аккуратно прикрыл дверь и быстрым движением повернул ключ в замке. Вот и всё. Не будет никакого убийства — ключ всего один и только у меня. Отсоси. Круши квартиру, ломай мебель и посуду — всё это не моё. Наплевать. Я выкину сим-карту из телефона, и ты не сможешь до меня дозвониться. Ни ты, ни твои родственники.

Эту квартиру я снял всего на один день и договаривался с её хозяином через интернет. Когда владелец захочет предъявить претензии за сломанную мебель, то увидит мой статус — оффлайн.

Меня никто не найдёт.

Самое главное — видеокамера цела.

Господи, какой замечательный день, прямо хочется танцевать от радости.

Я направился к лифту.

Кто бы знал, что Лиза окажется такой горячей. Обычно эти суки одинаковые: ноют, пачкают своими соплями пол и просят стереть запись. Ползают на карачках, надеясь, что их мольбы заставят меня всё изменить — разбить камеру или спрыгнуть с крыши… или сотворить ещё какую-нибудь глупость.

Наивные дуры.

Но зде-е-есь…

Эта психопатка бросилась ко мне, словно дикое животное, и попыталась расцарапать мне лицо. Конечно же, у неё ничего не получилось.

Я без зазрения совести избил её.

Казалось бы: лежи спокойно, скули о потерянной чести, но — ничего подобного.

Характер.

Всё это время камера работала.

«Эй, — сказал я себе, — братан, ты хоть понимаешь, что тебе удалось заснять? Понимаешь? Твоя видеозапись будет в топе просмотров! А уж сколько денег ты срубишь на ней…»

Осчастливленный, я хотел как можно скорее попасть домой и отметить свою удачную видеосъёмку парой стаканов вискаря.

На этой торжественной ноте двери лифта открылись, явив передо мной тускло освещённую пустую кабину с треснувшим зеркалом справа. В нём отражалось моё довольное лицо, размноженное торчащими осколками, а так же — заветная видеокамера, скромно лежащая в руках, как кусок бесполезной пластмассы.

Но это ещё не всё.

Весь пол лифта был заблёван.

Рвотная масса белого цвета, похожая на экзотический ковёр, топорщилась кусками съеденной пищи и словно бы пыталась влезть на стены кабины. С расстояния нескольких метров можно было бы даже подумать, что здесь лежит снег.

Вот же гадость…

Я читал как-то об этом. Кажется, так рвёт больных гепатитом. Однажды мне попалось на глаза описание этой болезни в каком-то журнале. Вроде бы ничего страшного — ну, вырвало человека белым. Бывает хуже. Однако вживую всё это выглядело так мерзко, что, казалось, журнальная полиграфия даже близко не походила на правду.

Уж точно не хочется ехать вниз, с шестнадцатого этажа на первый, стоя в клейкой блестящей слизи.

Но я всё-таки зашёл внутрь, стараясь найти то место в кабине, где рвоты было не так много.

Подумайте сами — не хватало ещё, чтобы стерва, которую я запер в чужой квартире, вызвала по телефону ментов, пока я буду черепашьим ходом спускаться по лестнице.

Кто знает, на что она способна…

Лучше поторопиться.

Я нажал кнопку «1», а следом за ней — «>II<».

Почти сразу же до меня дошёл идиотизм моих мыслей.

Господи, ну и параноик — переживаю какого-то хрена по пустякам. Если задуматься, то у меня было бы достаточно времени, чтобы спуститься пешком. Лиза не сразу поймёт, что дверь заперта, и что ей надо как-то выбираться наружу… Не факт, что она вспомнит даже название улицы, не говоря уже об адресе дома — если всё-таки учитывать возможность появления ментов.

Зря я не пошёл по лестнице.

Хотя… шестнадцать этажей тащится вниз из-за какой-то рвоты в лифте… ничего, потерплю.

«15».

Я повернул к себе дисплей видеокамеры и нажал кнопку «Play», а следом — переключил воспроизведение со стандартной скорости на десятую. Мне не терпелось отсмотреть записанный материал, пусть даже поверхностно, пропуская детали.

Вот самое начало. Мы с Лизой встречаемся в кафе. Я угощаю её дешёвым коктейлем и показываю липовые документы, причисляющие меня к сотрудникам известного порно-концерна «Brazzers».

Убедить её поверить — много ума не надо. Типичная студентка-второкурсница: тупая как полено, хлопает накрашенными ресницами и какого-то хрена проверяет бумаги на просвет.

Ага, конечно… Водяные знаки там будут… Кровь дьявола или сперма Питера Норта.

Её ногти, длинные, покрытые густым розовым лаком с блёстками, разбрасывают хищные блики по стенам забегаловки.

«Господи, ну и фрукт, — подумал я тогда. — Кандидат номер один на титул Мисс Лакированная Вагина. Да, точно, именно так я и буду тебя называть — Мисс Лакированная Вагина».

На улице стоит отличная погода, но людей сегодня почему-то немного. Да и вообще — странно всё как-то: вокруг тишина, только изредка гудят моторы автомобилей. Видимо, у столицы выдались жаркие выходные.

Мисс Лакированная Вагина листает бумаги дальше. Вот моя справка из больницы, на этот раз настоящая: кровь чиста, член не изъеден сифилисом, а в лобковых волосах не живёт колония паразитов. Лиза просматривает документы и несколько секунд перебирает их в руках, словно намереваясь хорошенько скомкать и подтереться в туалете.

Через несколько минут она с улыбкой возвращает их назад и достаёт из сумочки свои анализы.

Всё отлично, чистенькая.

«Поехали», — говорит Лиза.

«14».

Квартира оказалась очень даже ничего, хотя меня немного смущали голые стены. Но, стоит признать, что в целом обстановка идеально соответствовала моей легенде: прямо-таки образцовая штаб-квартира для кастинга девиц, желающих получить роль в порно-фильме. Классический гонзо-стиль: небольшой деревянный столик для разогрева и жёстких сцен и диванчик, на котором можно снимать всё остальное.

Ну, или просто уложить туда девушку в том случае, если она окажется бревно-бревном, и придётся стоять и тупо дрочить на неё, чтобы хоть как-то спустить.

У меня такое случалось редко, но… случалось.

Всегда лучше перестраховаться.

Я усаживаю Лизу на диван и устанавливаю напротив неё камеру. Она смущённо переводит взгляд в сторону.

Тоже мне, стеснительная невинность…

Хотя, в какой-то степени, её страхи имеют под собой основание: этот пластмассовый тайваньский кусок говна с объективом на семь мегапикселей в ближайшие полчаса обнажит всё то, чего эта второсортная студентка, корчащая из себя леди, возможно, никогда бы не сделала в обычной жизни.

Я не хочу нагнетать обстановку и, чтобы Лиза не попала под влияние комплекса «неудобно, люди смотрят», быстро пробегаю по всем комнатам и задёргиваю шторы.

Разговор продолжается.

— Это стандартная процедура. Я не заставляю тебя заполнять бумаги, ставить подписи и всё это заверять… сложностей не будет. Я начну задавать тебе простые вопросы, а ты будешь на них отвечать. Вот и всё. Этого достаточно. Единственное, что хотят узнать продюсеры моей компании — это то, что ты добровольно соглашаешься на съёмки.

Лиза утвердительно кивает и натянуто улыбается.

— Больше эмоций! Ты же жизнерадостная девушка, эй!

Лиза смеётся, на этот раз по-настоящему.

Здесь очень важна грань: если дать себе слишком большую свободу и начать открыто издеваться над очередной тупоголовой шлюхой — она просто сорвётся с крючка.

Расплачется и убежит домой.

Умеренность, во всём важна умеренность.

«13».

— Кто ты по профессии?

— Я не работаю… я студентка…

— Студентка в поисках острых ощущений, а?

— Ну да, — Лиза улыбается и поправляет причёску.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать один год.

— Ты любишь деньги?

— Да.

— Тогда знай — если наш ролик понравится продюсерам, то они свяжутся с тобой и заплатят тебе по сотне долларов за каждую минуту.

Лиза удивлённо вскидывает брови и, размышляя о будущем гонораре, начинает буквально светиться от радости. Она уже тратит эти деньги: на новое платье, на модную причёску, на двадцать пять видов геля для душа и, конечно же, на безвкусную интимную стрижку.

Ранее в кафе речь шла только о пятиста баксах: стандартная такса зарубежных порнозвёзд, но по своему опыту я знал, что каждая самодовольная мокрощелка ждёт от «агента Brazzers» гораздо большую сумму денег.

К тому же действия, на которые Лиза будет способна перед камерой, станут намного откровеннее, если к делу подключить алчность.

— На что ты согласна?

— Ну-у-у… на многое…

— Ты пустишь меня к себе в попу?

— Ой… я…

— У меня будет смазка с клубничным ароматом.

Мисс Лакированная Вагина смущённо прикрывает ладонью раскрасневшиеся щёки.

«12».

— Раздевайся.

Лиза проворно поднимается со стула, снимает блузку и расстёгивает лифчик.

Аппетитная… нет таких слов, чтобы описать её. Даже на дисплейчике видеокамеры её грудь — само совершенство: аккуратная, подтянутая, с небольшими торчащими сосками — так и просится в ладони.

— О-о-ох… ты-ы-ы… ты просто сногсшибательная красавица! Твоё тело точно понравится зрителям, можешь поверить мне, уж я-то в этом знаю толк!

Лиза смеётся и инстинктивно пытается прикрыть свою грудь.

— Давай до конца, мы хотим увидеть всё!

Юбка и трусики слетели очень быстро, гораздо быстрее, чем до этого — блузка. Я знаю подобный тип женщин: когда они переступают абстрактную черту дозволенности, то замирают от страха — ожидают, что вокруг них сразу же начнут падать стены. Автомобили взлетят на воздух, а небесные молнии закружат в смертельном танце на улицах, поджаривая прохожих и пылая яростью из-за нарушенных обетов вуайерической невинности. Но черта оказывается всего лишь чертой — условной линией, перешагнуть через которую не так уж сложно.

Поэтому юбка и трусики не просто снимают — их швыряют в сторону, словно сброшенную кожу.

Лиза готова трахаться так, как не трахалась ни разу в своей жизни, так, как можно трахаться только с незнакомым мужчиной перед видеокамерой.

«11».

Я раздеваюсь, достаю смазку для анального секса и переставляю камеру на край стола: так, чтобы наши с Лизой задницы были в самом выгодном для зрителя ракурсе.

Видеокадры мелькают очень быстро и не могут отразить всей размеренности и красоты процесса.

Вот я с дикой скоростью провожу ладонями по её телу, залезаю пальцами между ног. Пару секунд вожусь со смазкой, а затем начинаю с суицидальным рвением долбить Лизу сзади, обливаясь потом.

Её руки в безумном танце перемещаются по крышке стола, мельтеша ярко-розовыми ногтями.

Во всех этих движениях кипит страсть, та страсть, которая не имеет никакого отношения к любви или привязанности. Это всего лишь наслаждение техникой секса. Причём и с её стороны — тоже. Она так же стонет и кричит. Она движется ко мне навстречу и, кажется, хочет, чтобы ей было ещё больнее.

«10».

Дальше начинаются операторские трюки: я беру камеру на руки и начинаю снимать крупные планы. Каждую точку, линию за линией: кожу, грудь, половые органы — венчая эту красоту своим членом, который, словно сумасшедший альпинист-энтузиаст, покоряет всё, что попадает в кадр, одну вершину за другой, без перерыва на отдых и чай.

Потом мы переходим на диван. Мисс Лакированная Вагина надрачивает во рту мой член, а я, расслабившись, получаю удовольствие.

Я снимаю последние ракурсы этой замечательной сцены и спокойно кончаю Лизе в рот.

Пару минут она играет со спермой: выплёвывает её на ладонь, втирает в лицо и грудь, разбавляет слюной и, наконец, проглатывает остатки и приветливо машет ручкой в камеру, посылая зрителям свою обворожительную улыбку.

«9».

Она идёт в ванную. На лице — усталость, и, кажется, её тошнит.

Так и есть: Лиза не выдерживает, нагибается к унитазу и блюёт туда, долго и смачно, как перебравшая алкоголя секретарша, которую хорошенько прощупали на корпоративе. Я вижу, как вместе с кофе, выпитым в забегаловке, наружу выходит клейкий белок, который мог бы принести в этот мир новых людей.

— Извини, — говорит Лиза, вытирая ладонью висящую на губах слюнообразную рвоту. — Извини… я не делала так раньше… не надо снимать…

— Ничего страшного, бывает. Знаешь, это ведь тоже может понравиться продюсерам. В фильм не войдёт, но поможет тебе получить больше денег.

— Всё равно… не снимай…

Её глаза краснеют.

«8».

Я начинаю большим пальцем вытирать капельки слёз с её щёк.

— Ничего, ничего. Ты же знаешь, в первый раз всегда больно. Всегда страшно. Потом будет легче.

— Я не хочу «потом»… ты не мог бы… не мог бы… стереть всё… никому не показывать.

Её глаза смотрят на меня так, словно она — заблудившийся в пустыне человек, и перед нею колодец в песке.

— Я тебя понимаю. Правда, — мой палец уже не вытирает слёзы. Он размазывает их с тушью. — Понимаю. Но, видишь ли, дело в том, что я не агент «Brazzers». И это был не кастинг. Я просто поимел тебя в жопу и кончил в рот. Вот и всё.

test

«7».

В ванной висит молчание. Лиза напоминает пустотелую восковую куклу: она сидит неподвижно, не моргает и не разговаривает. Я наслаждаюсь этим моментом. В этом повороте событий и кроется ключевая особенность моих порнофильмов — на сайты обычно выкладывают лишь секс с комментариями «Они не знают, что мы их обманули», но я пошёл дальше. Я развил эту систему. Согласитесь, гораздо интереснее, когда за фальшивыми эмоциями следуют настоящие — мольбы и угрозы.

Ненависть к себе.

Обычная гонзо-видеозапись становится чем-то особенным: хочется пересматривать её раз за разом, наслаждаясь открывающимися картинами стыда.

К тому же, мне за это хорошо платят.

«6».

Лиза вскакивает на ноги и бросается на меня. Я едва успеваю отскочить в сторону. Её ногти превращаются в оружие — она хочет располосовать на куски моё лицо.

Не вышло, сука.

Вспышка гнева оказалась напрасной, поэтому Лиза срывает висящее напротив неё туалетное зеркало и кидает его в мою сторону. Но я уже в комнате, улыбаюсь и наблюдаю за тем, как Лиза, матерясь и всхлипывая, стоит на пороге ванной, не рискуя перебраться через зубья торчащих осколков.

— Что ты будешь делать, а? Мисс… Лакированная… Вагина… — я растягиваю звуки, и они, словно удары электрошокера, заставляют Лизу дёргаться и визжать.

Изнасилованная стерва рычит, словно раненое животное, находит в ванной большое банное полотенце, кидает его поверх стекла и медленно, боясь порезаться, идёт по осколкам ко мне.

Я в экстазе. Я понимаю, что сейчас снимаю нечто, способное заставить моих подельников буквально высрать гигантскую кучу денег, лишь бы заполучить эти эмоции, эту экспрессию оскорблённой и обманутой женщины.

Лиза, перебравшись через битое стекло, поднимает полотенце, проворно оборачивает им самый большой осколок, и бросается ко мне.

Махровой ткани полотенца слишком много для того, чтобы полностью обмотать импровизированное оружие — свисающий клок волочится за Лизой, словно свадебная фата на бракосочетании в психушке.

Я хватаю с дивана комнатную подушку и, выставив её перед собой, бросаюсь навстречу Лизе. Короткий удар — девушка падает на пол, а кусок стекла, пропоров ткань наволочки, застревает в перьях, словно тонущий турист в болоте.

Эта сука не сдаётся, она пытается снова поцарапать меня ногтями.

Я изо всех сил бью её ногой в живот.

Потом ещё раз.

Ещё.

Ещё.

Лиза затихла.

— Всё?! — кричу я. — Всё?! Ты больше ничего не хочешь сделать?! Ты уже устала?!

Я отпинываю в сторону подушку с куском стекла и располагаю чуть поодаль видеокамеру, так, чтобы моя «восходящая порнозвезда» оказалась в кадре. Затем прижимаю шею Лизы ногой к полу и начинаю одеваться.

— Ну что, милая? Дать тебе кучу денег? Тебе, тебе одной! Все деньги, и только валюту! Получи аванс, шлюха!

Ещё один пинок.

Я слышу её всхлипывания.

Пожалуй, дальше здесь нечего делать. Всё самое интересное уже заснято и записано.

Я на пороге — собираюсь уйти. Бросаю последний взгляд в комнату и вижу, как Лиза вскакивает с места и кидается к осколку, застрявшему в подушке.

Меня пробивает истеричный смех.

Господи, одно слово — тупая тёлка.

Лиза смотрит на меня, понимает, что осколок ей никак не поможет, отбрасывает своё бесполезное оружие и бежит на кухню в надежде найти там что-нибудь более надёжное и смертоносное.

— Ублюдок! Говно! Козлина! — кричит она.

Ещё несколько секунд я наблюдаю в маленьком дисплейчике её метания, затем запись заканчивается.

Отлично. Отлично.

Я спрятал камеру в карман куртки.

Видео просто замечательное, хороша каждая секунда, вот только… только…

Только что-то в кабине шло не так.

Лифт не двигался.

Лампочка над головой нервно мигала, а цифра «5» на электронном табло никак не хотела превращаться в «4».

Я осторожно переступил с ноги на ногу. Под подошвами захлюпала гепатитная рвота, и её сладковато-мерзостный аромат усилился.

Твою мать! Нет! Нет! Какого хера, что случилось?!

Я бил кулаком по кнопке первого этажа, кричал, матерился, но ничего не происходило. Блевота под ногами по-прежнему воняла, цифра на табло демонстрировала своё безразличие, а двери, расцарапанные неприличными словами, не собирались меня выпускать.

Нервно дрожа, я достал из кармана мобильник. Телефон не удержался в пальцах и упал вниз, разбрызгивая в стороны блестящую рвоту.

— Мудацкий лифт! — у меня началась истерика. — Эй, сучары, меня кто-нибудь слышит?! Эта грёбаная коробка накрылась, я застрял! Вызовите кого-нибудь!

Никто не отвечал.

Окинув глазами кнопки, я нашёл ту, что была предназначена для подобных ситуаций — вызов диспетчера. Я нажал её и, нагнувшись к металлической щели в электронной панели лифта (наверное, это микрофон, иначе нахрена здесь щель?), как можно спокойнее постарался объяснить своё положение:

— Эй, знаете, я застрял в лифте между пятым и четвёртым этажом. Вызовите кого-нибудь. Эй? Эй? Вы можете мне ответить? Поднимитесь, пожалуйста, сюда, и скажите, что Вы меня услышали, ладно? Ладно? Договорились.

Я снял палец с кнопки и достал сигареты.

М-да, попал в переплёт. Конечно, ничего сверхужасного в моей ситуации нет — ну застрял в лифте, ну и что? Чего бояться то? В сущности, ерунда. Люди сплошь и рядом застревают в лифтах. Некоторые даже гадят в штаны от страха, а потом достают своё дерьмо и разрисовывают им стены.

Но я-то нормальный.

Глубоко затягиваясь и стряхивая пепел в блевотину, я надеялся на то, что сначала Лиза захочет выбраться из квартиры, и только потом вызовет ментов.

Прошло десять минут.

Никто не пришёл.

Я решил вручную открыть двери. Может, кабина уже почти доехала до четвёртого этажа, и у меня под ногами будет достаточно пространства, чтобы выбраться наружу. В кинофильмах такое проходит легко: плёвое дело — упёрся покрепче в пол, уцепился за створки и р-р-раз — готово, вылезай.

Хер-то там.

Скажу Вам — невозможно это. Я пыхтел и обливался потом, но даже на пару миллиметров не смог раздвинуть эти чёртовы створки.

Плохо дело.

Конечно, прямо передо мной, как и полагается в лифте, была жестяная табличка с телефонным номером мастера-лифтёра, но краска на ней облупилась так сильно, что было невозможно разобрать ни одной цифры.

Я мог бы позвонить кому-нибудь из знакомых и попросить узнать через интернет этот номер. Но проблема в том, что в сотовом телефоне на специально купленной для сегодняшней видеосъёмки сим-карте был сохранён всего один контакт.

Лиза.

Я присел на корточки и осторожно поднял почти утонувший в рвоте мобильник.

С него вниз падали белые капли непереваренной еды.

Брезгливо морщась, я вытер мобильник о штанину и затем включил.

Экран засветился.

Работает.

Теперь самое сложное — нужно поговорить с Лизой и постараться сделать так, чтобы она вызвала лифтёра. Кажется, хозяин квартиры оставил для меня на кухне лист бумаги со списком необходимых телефонных номеров. На всякий случай. Единственное — у меня не получалось вспомнить, где точно он его оставил: я был порядочно пьян, когда приехал сюда в оговорённое время, чтобы взять ключи от квартиры в обмен на четыре тысячи рублей.

Я зашёл в список контактов и щёлкнул по единственной строчке: «Лиза».

Из мобильника, пахнущего гепатитным желудком, раздались гудки вызова.

У меня немного денег, порядка 150 рублей, хватит минут на десять-пятнадцать разговора… не помню, какой здесь тариф.

Осколки разбитого зеркала в лифте насмехались над бесконечностью моего лица, многократно отражённого в каждом куске некогда целого стекла.

Кажется, разбитые зеркала сегодня преследуют меня.

Я переступил с ноги на ногу, и блевота в очередной раз мерзко захлюпала под подошвами.

— Открой, — я услышал всхлипывания Лизы. — Вернись и открой! Я не хочу здесь оставаться… Если ты этого не сделаешь — я найду тебя и убью! Я соберу каждый осколок из зеркала, что разбила, и буду загонять их тебе под кожу, пока ты не сдохнешь! Ты слышишь меня?! Слышишь?!

— Молчать, сука! — я резко её одёрнул. — Ты забыла, кто устанавливает правила? Может, видеозапись тебе напомнит? Может, её стоит показать твоим родителям? Или твоему приятелю? Да лучше всем и каждому, а?! Ты не находишь?

— Тебя посадят надолго, — она продолжала, словно не слыша моих слов. — А почему? Ты не знаешь, не догадываешься? Тогда я скажу тебе — мне нет восемнадцати! Я соврала! Я учусь в десятом классе!

Внутри меня всё похолодело.

Не то, чтобы это имело какое-то значение, но… но я ведь не педофил! Я жарю латентных проституток, снимаю их на камеру и получаю за это деньги. Не самый дрянной образ жизни, если задуматься. Но кое-какие правила всё-таки имеются: никаких девочек-старшеклассниц. Господи, да ведь если тупая сука сама хочет сняться перед камерой — это разве преступление с моей стороны? Нет-нет-нет, так не пойдёт… К тому же… К тому же она выглядит гораздо старше своих лет! Какого хрена?

Я постарался, чтобы мой голос остался спокойным:

— Меня это не волнует. Переживай за себя. За своё будущее. Самое время о нём подумать, тебе не кажется? Такая молодая, а уже шлюха. Без вопросов берёшь в рот и глотаешь с удовольствием. У тебя будет отличная репутация.

— Мне не было приятно! — закричала она. — Мне нужны были деньги! Да ты знаешь, мой папа заболел, и он…

— Хватит врать! Папа заболел? Дедушка сдох?! Да кому ты лечишь, сука?! Десятиклассница? Ты думаешь, я повёлся?! Прижми хвост, гадина, и слушай меня!

— Ты… ты…

— Слушай меня, если не хочешь, чтобы эту запись увидели твои близкие! — я кричал, и мой голос был слышен, наверное, далеко-далеко за пределами лифта. — Ты молчишь и делаешь ровно то, что говорю тебе я! Понятно?!

— Ты ублюдок, мудак…

— Тебе понятно?

Лиза замолчала.

Я слушал потрескивание телефонной линии в трубке.

— Хорошо, — наконец сказала она. — Говори. Ты ведь не случайно позвонил мне? Я нужна тебе?

— Да. Ты не такая глупая, какой кажешься, это хорошо. Знаешь, тебе очень сильно повезло — ты можешь стать единственной женщиной, для которой я удалю видеозапись. Радуйся.

— Ну?

— Я застрял в лифте.

Из мобильника послышался кашляющий смех. У меня не было желания его слушать, и поэтому я отвёл в сторону трубку.

Смейся, сучара, радуйся.

Как-нибудь сочтёмся.

Так, полпути пройдено, осталось немного. Нужно дождаться, пока она перестанет хихикать и снова начнёт слушать.

Как же мерзко хлюпает под ногами рвота.

Стоп.

Я не переступаю с ноги на ногу. Не двигаюсь.

Тогда откуда эти звуки?

Лиза продолжала смеяться, и её смех, перемешанный со статическим пощёлкиванием телефонного соединения и хлюпаньем слизи где-то… хрен знает где, бросил меня в пот.

Что-то за пределами лифта идёт не так.

Я постарался успокоиться и вычленить из звуков, отражающихся от стен, источник вязкого хлюпания.

Наверху, на пятом этаже, надо мной.

Точно.

И звуки всё громче. Стали даже различимы, кажется, тяжёлые шлепки: плюх… плюх… как будто кто-то медленно приближался.

— Ну как, насмеялась? — я стал говорить вполголоса. Хер его знает, что там, сверху. Меня колотило: дела и так хуже некуда, поневоле поверишь во что угодно. Монстры, зомби, пьяный слесарь, плетущийся домой — какая разница, пускай они все пройдут мимо. Мне нужен только лифтёр. — Теперь будешь слушать?

— Я просто вызову ментов. Вот и всё.

— Учти, видеозапись я уже скинул через беспроводную связь своим подельникам. Так что сделать копию — плёвое дело.

Я нёс полную чушь, надеясь, что Лиза будет достаточно тупа, чтобы поверить в мои слова.

— С видеокамеры? Ты врёшь…

— А ты проверь. Хочешь — звони. Я пока перешлю рабочее название кинофильма — «Мисс Лакированная Вагина».

Снова молчание. И хлюпающие звуки — они ближе.

Намного ближе.

Глухой удар сотряс шахту лифта. Кабина закачалась. От неожиданности я потерял равновесие и попытался упереться руками в стены, чтобы удержаться на ногах.

Ладони шлёпнулись прямо в разбитое зеркало. По осколкам потекла кровь. Мобильник, который я едва смог удержать в руке, стал скользким и липким.

— Что у тебя там происходит? Наверное, Господь сошёл с неба и хочет убить тебя в лифте? Я права?

Я проверил индикатор времени разговора — девять минут.

Нужно поторопиться.

— Да, ты чертовски права. Он узнал, что ты неплохо делаешь минет, и теперь хочет попробовать засунуть своё божественное дрочило тебе в рот, тупая сука.

Я нажал кнопу сброса вызова.

Ещё один удар. Лифт снова закачался, но на этот раз я был готов к тряске: расставил ноги как можно шире и упёрся плечами.

Кто-то сверху пытался проломить двери лифта на пятом этаже.

Очень хотелось верить в то, что это человек из ремонтной бригады.

Или хотя бы просто человек.

Лиза перезвонила. Я выждал пару секунд и принял вызов.

— Ну что, как твои успехи?

— Они не отвечают, — её голос дрожал. Исчезли нотки ненависти. Она боялась. Очень сильно боялась. — Никто не отвечает. Только гудки… И ещё, мне кажется, что на улице кричат люди. Там что-то происходит…

Хлюпающие сверху звуки и крики людей на улице.

Похоже, нам всем не повезло.

— Лиза, хозяин квартиры оставил на кухне список номеров. Телефоны быстрого реагирования. Я не знаю, где он точно, поищи и попробуй позвонить куда-нибудь. Скорее всего, наш кинофильм в ближайшее время никому не понадобится.

— Хо… хорошо. Я попробую.

Она отключилась.

Я услышал визг металла. Что-то надо мной перестало ломиться в закрытую дверь. Теперь оно поняло, что эту дверь можно открыть.

И у него, в отличии от меня, вполне хватало на это сил.

Я начал обыскивать свои карманы в поисках оружия: нож, штопор — что угодно, лишь бы только острый предмет. Тогда бы я показал этому хлюпающему подонку его место.

Карманы были пусты. Только видеокамера.

Ох, неспроста с утра город был так тих и спокоен.

Но ведь… если бы произошли какие-то ужасные события, то мы бы с Лизой это увидели. Например, через окно…

Шторы!

Я же задёрнул шторы!

Нужно подготовиться. Хотя бы узнать — что там. У меня не так много времени. Ко мне на помощь никто не успеет, если вообще в городе остались живые.

Время сделать последний звонок.

— Я не могу найти этот твой листок! — истерит Лиза.

— Неважно. Открой шторы.

— Что?

— Пожалуйста, открой шторы.

— Я… я не хочу…

— Сделай это! Сделай!

Визг раздвигаемых дверных створок на пятом этаже пробирал меня до костей. Наверное, их просто не смазывали, иначе с чего бы им так скрипеть. Смешно… сегодня словно бы весь мир сговорился против меня. Всё вокруг давило на нервы, напоминая, что я в этом лифте — всего лишь загнанная жертва.

Ничего у вас не выйдет! Скрипите, визжите, блюйте, дрочите — я встречу вас с кулаками. Если надо — вырву кусок стекла из разбитого зеркала и буду колоть им вас, пока не сдохну.

Вот только бы знать, с кем мне предстоит встретиться.

Среди треска телефонной трубки я услышал звук отдёргиваемой занавески.

А затем крик Лизы.

— Что там, что? — проревел я. — Что ты видишь?

— Оно висит в небе… большое такое… облако… и белые нити из слизи, они прилеплены к домам… а люди на улицах… они… они…

— Что с людьми?

— Их пожирает что-то… как будто рвота… люди облеплены рвотой, и она их поедает… и… заставляет двигаться… я не знаю как сказать… они…

Я опустил телефон. До меня ещё доносились обрывки её слов: «окно», «течёт» и «мама», но мои пальцы разжались, и мобильник, упав на пол, замолчал.

Я взглянул себе под ноги. В белоснежной слизи не было ни одной капли крови, хотя она ручьем текла из моих пальцев. Слизь впитывала капли и оставалась девственно чистой.

Вдруг металлический визг оборвался. Пару секунд я ничего не слышал, как будто все звуки в этом мире пропали.

Словно прошло то время, когда я мог слышать, и ему на смену пришло другое, когда я должен видеть.

Внезапно на крышу лифта шлёпнулась гигантская масса. Кабина задёргалась на тросе, словно повешенный человек, пытающийся вылезти из петли. Я упал на пол, в белую рвоту, и стал барахтаться в ней, пытаясь подняться на ноги.

Сверху, с крыши, доносились удары. Потолок лифта стал прогибаться, дерево потолка хрустело ломающимися досками и топорщилось внутрь.

Что-то сверху хрюкало и хлюпало, предвкушая мою смерть.

Я продолжал бороться со скользким полом, но внезапно понял, что белая плёнка крепко держит меня. Я попытался поднять ногу — приложил все усилия для того, чтобы согнуть её в колене, и, наконец, у меня это получилось.

Вот только на полу остались куски моей кожи и ткань разорванных штанов. Я увидел, что моя нога превратилась в кусок пульсирующего кровоточащего мяса.

Белая слизь, пузырясь и вспениваясь, начала обвивать лентой упущенный из её объятий кусок тела.

Сверху раздался ещё один удар, кажется, самый мощный.

А затем щелчок.

«4».

«3».

«2».

«1».

*

Казалось бы — вот и всё, конец истории, но я не умер.

Я не умер!

До меня не сразу это дошло. Вокруг — темнота, я ничего не чувствую, всё вроде как в преддверии ада у христиан, однако боль в ноге говорила о том, что пора унять воображение и, успокоившись, трезво оценить ситуацию.

Вот так порой бывает: падаешь в лифте, а сам…

Постойте-ка, лифт должен же был разбиться вдребезги, тогда почему я жив?

Я начал тщательно ощупывать своё тело — вроде целое. Ободранная нога, конечно, ужасно ныла от каждого движения, но эта боль несколько притупилась от недавно пережитого потрясения.

Главное — не шевелиться.

Я достал из кармана видеокамеру. Удивительно, но она осталась цела. Непостижимо — каким образом? Хотя, с другой стороны — чему удивляться? По идее, лифт должен был размазать и меня.

Когда техника включилась, свет дисплея частично смог ответить на этот вопрос.

Кабина была разрушена чудовищной силой удара: она превратилась в груду искорёженного металла и дерева: со всех сторон торчали острые края металлического каркаса и валялись щепки сломанных дверей. Меня спасла слизь. В ней проснулся инстинкт самосохранения: перед ударом она расползлась по стенам и попыталась вылезти из кабины.

Вот только ничего у неё не получилось — лифт падал очень быстро, и единственное, что смогла сделать эта гадость — попытаться выжить. Поэтому куски сломанной кабины меня не задели, и я не ощутил всей силы удара: слизь вспенилась, а я оказался в самом центре её амёбообразного тела, словно в коконе, поэтому выжил.

А вот ей не повезло. Странно, но она сдохла. Она засохла прямо здесь, на стенах кабины, словно пролитое на раскалённый асфальт молоко, и теперь легко отшелушивалась, распадаясь на большие белые хлопья.

Похоже, что тварь, упавшая на кабину перед тем, как лифт оборвался, тоже сдохла.

Я засмеялся.

Какая ирония!

Кто бы мог подумать, что всё обернётся подобным образом!

— Ну что, братан, как тебе вкус жизни, а? — спросил я себя вполголоса.

Нужно выбираться отсюда.

Я начал выкарабкиваться из обломков лифта, используя видеокамеру в качестве фонарика. Ободранная нога жёстко саднила, но я сжал зубы и всё-таки перелез через разрушенную кабину.

Похоже, что я попал в подвал.

Где-то должен быть выход на улицу.

Хотя… На улице творится чёрт знает что: там вовсю бушуют эти… не знаю, как их назвать. Что это вообще? Армия сатаны? Пришельцы из космоса? Неудавшийся научный эксперимент?

Я не хочу видеть ничего из вышеперечисленного.

Лучше переждать здесь. Пускай военные зачистят город, потом можно будет и выбраться.

— Твою мать, ну хоть одна хорошая новость, — прямо передо мной в свете дисплея выплыла гора из коробок с консервами. Похоже, в многоэтажке был свой магазин, а здесь располагался склад с продуктами.

Я нашёл среди коробок обтяжку дешёвого пива.

Вот теперь можно и отметить спасение.

Только-только мои пальцы собирались открутить крышечку на первом попавшемся баллоне, как я услышал знакомый нежный голос:

— А я-то думала, ты никогда не очнёшься…

Медленно-медленно моя рука опустилась.

Я медленно поставил баллон с пивом на землю и закрыл глаза.

Господи, почему ты не убил меня в лифте?

Почему ты подстроил всё именно так, неужели я настолько плохой человек?

Почему моё наказание должно быть настолько жестоким?

— Смотри мне в глаза, падаль! — теперь это было нечто большее, чем просто голос. Как будто слова произносили тысячи голосов, каждый на свой лад.

Нет, не хочу, не буду, не надо.

Что-то прохлюпало рядом, вокруг меня, и взяло из моих рук видеокамеру.

— М-м-м, надо же, цела… Замечательно. Ты не возражаешь, если теперь я буду снимать кино, а? Кстати, познакомься с моим новым домашним зверьком. Я назвала его Стеклыш.

Я услышал звонкое постукивание по бетонному полу. Как будто ко мне подбиралась хрустальная заводная игрушка.

— Посмотри же на меня, господин порноагент.

Передо мной была пенящаяся белая масса, из которой торчали кровоточащие куски того, что некогда было Лизой. Какое-то подобие человеческой формы сохранилось, но конечности торчали как попало: ноги в разных плоскостях, руки одна выше другой… и ещё — дымящие розовые внутренности опутывали эту ужасающую фигуру. На одном из пенных отростков была видеокамера, а на другом — Лизина голова, покрытая запёкшейся кровью.

— Я согласна на многое, помнишь? А ты, милый? Правда здорово, что всё обошлось? Теперь мы можем делать всё, что захотим, и никто нам не помешает. Когда я спустилась в шахту лифта и увидела, что кабины нет, то испугалась. Я думала, что не смогу найти тебя. Но ты лежал внизу, живой и невредимый. Я не стала будить тебя. Мы со Стеклышом решили устроить тебе сюрприз.

Я посмотрел ниже и увидел Стеклыша.

Это были куски разбитого ванного зеркала, собранные в некое подобие живого существа при помощи белой слизи. Два осколка размером побольше служили Стеклышу передними конечностями: именно стучали по бетонному полу. Стеклыш подползал ко мне очень медленно, и с каждым его движением всё больше хотелось сойти с ума.

— Улыбнись, милый! Порадуй зрителей!

Раздался короткий монотонный сигнал.

Это включилась видеозапись.

Голод.

Эту историю лет 20 назад незадолго до своей смерти рассказывал мне мой сосед. Дедушка в годах, весьма потрепанный жизнью. Наверное, чувствовал свою скорую кончину, отчего и решил мне все это рассказать. Однажды я, еще тогда будучи школьником, возвращался домой после вечерних занятий. На улице было уже темно, и меня несколько удивило, что он преспокойно сидит возле подъезда, хотя обычно в это время все старички и старушки нашего дома уже давно заняли свои места у телевизоров. — Здравствуйте, Иван Александрович! — поздоровался я, уже поднимаясь к двери дома. Ответа никакого не последовало, и я, сославшись на старческий слабый слух, повторился. — Здравствуй, Саш, здравствуй. Извини, я просто слегка задумался… — Да ничего, Иван Александрович! О чем задумались? — настроение у меня было хорошее, я решил поддержать беседу. — Да… вспомнились былые года. Когда я был еще совсем ребенок… вот такой, — старик вытянул дрожащую ладонь, показывая высоту относительно асфальта. — Саш, у тебя есть время? Я бы хотел тебе что-то рассказать. Признаюсь, я слегка удивился. Нет, истории о прошлом в исполнении Ивана Александровича — это совсем не редкость, даже наоборот. Но раньше он никогда не спрашивал разрешения, чтобы начать говорить, так как считал, что человек его возраста имеет определенный статус и уважение, а стало быть, послушать его истории — честь для всех остальных. Но суть не в этом. Удивление быстро сменилось любопытством, и, усевшись рядом, я сказал, что готов выслушать его. — Знай, эту историю я никогда и никому не рассказывал. Все, что ты сейчас услышишь — неоспоримая правда. Я своими глазами видел это. И до настоящего момента никому не рассказывал. Это были послереволюционные годы. На улице стояла зима, и, поскольку на нашу долю выпал неурожай, был страшный голод... Иван Александрович нахмурил брови и укоризненно посмотрел на меня: — Вряд ли ты знаешь, что такое голод. Я видел, как идущие по улице люди замертво падали лицом в снег, а остальные прохожие даже не замечали этого. Все вели себя, словно так и должно быть. Помочь-то никто не мог. Но наблюдать подобные картины из окна серой мрачной пятиэтажки, в которой мы жили с отцом, было жутко. Мой отец был служащим ЧК, поэтому еда в нашем доме была. Отец часто пропадал на работе — то отъезжал в срочные командировки, то сутками караулил преступников. Мне было около десяти, и мое чрезмерное любопытство отцовским занятием, как и следовало полагать, никак не удовлетворялось. Но однажды, после долгих уговоров и просьб, отец все-таки решил взять меня с собой «на дело». Что там было, я уже не помню… Вроде анонимка на одного старика, который якобы занимался пропагандой контрреволюционной литературы. Следовало произвести обыск в его квартире. Дело казалось обыденным и угрозы не представляло. В общем, я уговорил отца взять меня с собой. Иван Александрович, закончив фразу, вдруг замер, уставившись в одну точку. Я попытался увидеть, на что он смотрит, но вскоре понял, что взгляд его уставлен в никуда. — Да! Да! Он, конечно же, не хотел, но я все-таки смог уговорить его, — внезапно продолжил старик. — И вот, ровно в шесть утра он разбудил меня и велел одеваться. Я тогда думал, что это один из самых счастливых дней в моей жизни! Такой огромный интерес я испытывал к этой ответственной и серьезной работе. И вот мы уселись в прибывший автомобиль. Отец поздоровался со своими сослуживцами. Они, пока мы ехали на место, бурно обсуждали что-то по предстоящему делу. Я уже мало что помню из того обсуждения. Спустя полчаса мы были на месте. Отец велел мне держаться в стороне и ждать команды, чтобы мне можно было войти. Квартира, в которой жил этот человек, была на первом этаже. Я помню, как стоял в самом низу, а отец с сотрудниками поднялись на площадку и позвонили в дверь. Им долго не хотели открывать. Кто-то громко кричал. Вскоре дверь распахнулась. На пороге стоял одетый в облезлый домашний халат пожилой мужчина очень худого телосложения. Ему предъявили документы, несколько сотрудников вошли в квартиру. Минут через пять появился отец и сказал, что я могу тоже пройти посмотреть.

Этот мужчина… его лицо показалось мне очень странным, с отрешенным взглядом. Его словно совершенно не волновало, что происходит вокруг. Он не произнес ни слова с того момента, как все началось. Но когда он увидел меня, он ожил. Все были так увлечены обыском квартиры, что никто и не заметил, что он откровенно разглядывает меня. Признаться, от этого становилось жутко. Немногим ранее его усадили на кухне за стол, приковав к батарее. Кто-то хлопнул меня по плечу, сказал: «Присмотри за ним, Вань! Только близко не подходи!» Я стоял у входа, пытаясь не смотреть на него, но ощущал бурлящий взгляд. Хотелось уйти… но я должен был слушаться отца. Было велено оставаться здесь, и я оставался. Паника не хотела стихать, и я искоса взглянул на мужчину. Из его чуть приоткрытого рта до самого пола тянулась тоненькая струйка слюны, при этом он не отрывал от меня безумного взгляда. Из соседней комнаты раздался скрип. Как я понял уже потом, это отец с ребятами открыли дверь в подвал. Затем, после непродолжительной тишины, я услышал, как отец спросил, где я сейчас нахожусь. Как только я ответил, мне было велено немедленно покинуть кухню. Я снова посмотрел на живущего здесь старика и обомлел. Невообразимая гримаса, полное отсутствие рассудка, дикая ненависть и злость. К моему лицу тянулась искореженная рука, но не доставала нескольких сантиметров. Я ощутил зловонное дыхание, увидел сточенные, заостренные напильником зубы. Из ступора меня вывел выстрел. Это отец зашел на кухню и застрелил задержанного. Кто-то накрыл тело тряпкой, кто-то выбежал в подъезд. Я все также не понимал, что происходит вокруг, одно было ясно — отец спас меня. В этой суматохе я снова остался предоставлен самому себе. Вид растекающейся из-под тряпки крови был не из приятных, я поспешил покинуть кухню. Сердце все еще стучало как сумасшедшее. Я вышел в коридор и неспешно шел вдоль него, пока мой взгляд не привлекла открытая дверь подвала. Иван Александрович замолчал, а его широко раскрытые глаза выглядели так, словно он заново переживал весь тот ужас из далекого детства. — Втянул шею и заглянул туда. Вниз. В темноту. Потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли. Там были конечности и разные части тела. Ноги… руки… головы… внутренности и кости. И, судя по размерам, принадлежало все это… детям. Детские части были навалены кучей… но это ничего. Ничего относительно маленькой девочки, лежавшей в углу. Все еще живой… но с отсутствующими ногами и руками. И криво зашитыми гноящимися и кровоточащими культями.

Если ты до сих пор не понял, то поясню. Тот, кто жил в этой квартире, был самый настоящий людоед. Спасаясь от голода, он воровал детей… чтобы съесть их. А мороженое мясо он не любил. От этого он и ел маленького ребенка, оставляя его живым… девочка, кстати, вскоре умерла. — Но… но откуда вы знаете такие подробности? — чуть отойдя от шока, вызванного рассказом, заикающийся спросил я. — Хех… когда приехали еще люди, отец сказал, что сейчас отвезет меня домой, но я успел «прикарманить» тетрадку, лежащую на столе в этой квартире. Мне хотелось оставить себе для… а впрочем, неважно. Я незаметно схватил ее и засунул под одежду, унося с собой. А после, когда наконец выдалось время посмотреть, что же это такое, я взял ее. Оказалось, что это дневник людоеда, в который он записывал все свои методы и приемы похищения детей, а также способы готовки и хранения мяса. Эта тетрадь… она и сейчас лежит у меня. Хочешь, покажу? Я взглянул на Ивана Александровича и вздрогнул от удивления. Его глаза, блестящие, словно у ребенка, страстно желающего поделиться какой-то страшной тайной, были уставлены на меня. И, что удивительно даже для самого себя, я очень хотел посмотреть на эту тетрадь. — Ну что же, пойдем, я покажу тебе, — сказал он, не дождавшись моего ответа и, кряхтя, стал подниматься. — Саша! Домой! — раздалось с моего окна. Это кричала моя мама, которая уже заждалась меня после школы. — Иван Александрович, извините, мама зовет. Вы мне завтра покажете? Покажете, да? — я сгорал от любопытства, жалея о том, что не получается увидеть это сейчас. — Конечно, Саш, конечно, завтра заходи, — севши обратно, ответил он, и я побежал домой. На следующий день я не мог дождаться долгожданного дополнения к услышанной мною истории и просто сгорал от любопытства. Быстрым шагом шел из школы домой. И вот, уже подходя к своему подъезду, сбавил скорость. У домофонной двери толпились люди, рядом стояла полицейская машина. В толпе я увидел людей с камерами и микрофонами. — Саша! Саш! — раздался знакомый голос и я увидел свою маму. — Иди сюда! — Что случилось? — спросил я, подойдя. — Сегодня утром умер Иван Александрович, — ответила мама, но в ее голосе было что-то не так, она была чем-то крайне взволнована. В этот момент прямо рядом с нами встала телеведущая, видимо, какой-то городской программы: — … и прямо сейчас мы находимся рядом с домом, в котором сегодня утром в квартире умершего пенсионера было обнаружено множество людских остатков и конечностей. Экспертиза уже установила, что все части тел принадлежат детям от 5 до 12 лет. «Городской людоед» — именно так сейчас называют погибшего, хотя факт поедания человеческой плоти еще не установлен. В квартире был также обнаружен дневник, в котором пенсионер подробно записывал все свои действия. Подробнее об этом расскажет капитан полиции Кравченко Юрий. Человек в форме подошел ближе и начал рассказывать: — Сегодня в 9:30 было обнаружено тело Курбатова Ивана Александровича. По предварительным оценкам, смерть наступила в результате сердечного приступа. Выехавшие на место члены медицинской экспертизы почувствовали запах из подвала, в котором и были обнаружены отрезанные конечности и части человеческих тел. Также был обнаружен дневник, который вел подозреваемый. В нем он подробно расписывает, каким образом заманивает детей в свою квартиру для дальнейшей расправы. Рассказав жертве «интересную» историю про «людоеда», которого он якобы видел в детстве, он предлагал пройти в квартиру, чтобы показать якобы документальные записи происходившего. Заинтересованный ребенок соглашался и попадал в квартиру, после чего происходила расправа. Снова заговорила ведущая: — А мы напоминаем о мерах предосторожности и воспитательных работах, которые необходимо проводить со своими детьми, а именно… Дальше слушать я не стал, а лишь снова поднял взгляд на маму. Она все так же смотрела на меня: — Саш… ведь это я тело обнаружила. Я спустилась соли попросить. Постучала, а дверь открыта. Захожу, смотрю, а он на полу. Зубной протез рядом лежит, а у самого рот открыт. Я присмотрелась, а у зубы у него острые… словно он их напильником затачивал…

ПОКАЗАНИЯ ОЛИ ГАЛЬЦЕВОЙ.

"9 сентября 1996 года меня положили в больницу на обследование по поводу гастрита. В больнице я познакомилась с двумя девушками - Настей, фамилию не помню, и Женей Барашкиной. Иногда, когда была хорошая погода, мы вместе выходили гулять. 24 сентября днем мы втроем вышли из больницы и гуляли во дворе, на улице недалеко от больницы. Когда мы втроем проходили мимо магазина, расположенного у автостоянки, где много киосков, к нам подошла бабушка. На вид она была очень старая, седая, маленькая и худенькая, узнать ее я смогу. Она обратилась к нам за помощью, сказала, что закрыла дверь в свою квартиру и не может открыть, попросила, чтобы мы ей помогли. Мы согласились. Она привела нас к девятиэтажке, мы поднялись на девятый этаж, и эта бабушка постучала в дверь. Дверь открыл мужчина с собакой - черным большим водолазом. Я испугалась, Настя с Женей тоже. Мы стали говорить бабушке, зачем она так поступила, но она сразу молча прошла в квартиру. Этот мужчина стал нас загонять в квартиру. Мы зашли, так как боялись и его, и собаки. В квартире, кроме этой бабушки и мужчины, находилась женщина лет тридцати на вид, черненькая, волос "хвостом". Мужчина этот на вид 27-28 лет, низкого роста, черный волос "ежиком", лицо худощавое, на кисти правой руки татуировка - голая женщина. Он сразу провел нас всех троих в комнату, где стояли комод и кровать, сказал всем сесть, говорил, что он два дня не спал и поэтому злой. Назвался он Андреем. Мы все стали проситься, чтобы он нас отпустил, но он сказал, что сейчас кто-то должен прийти, посмотреть на нас, и если это не мы, то он нас отпустит. Он велел нам сидеть в комнате тихо, выходил, заходил снова. Настя мне предложила ударить его бутылкой по голове и убежать. Бутылка стояла у кровати. Я сказала, что не смогу. Тогда она решила сама его ударить. Андрей зашел, и так как Женя продолжала просить отпустить нас, сказал, что сейчас поставит ей укол успокоительного, принес шприц с желтой жидкостью, взял Женю за руку, велел ей накачать вену. Настя ударила его сзади бутылкой, но по голове не попала, а попала по плечу. Он достал из кармана нож с кнопкой и ударил ножом в живот Настю. Она сразу присела, стала говорить: "Не надо". Андрей ударил ее еще три-четыре раза ножом в грудь, живот, схватил валявшиеся колготки и стал ее душить. Зашла бабка, спросила: "Что ты делаешь?" Андрей сказал, чтобы уходила, а то и ей достанется. Андрей задушил Настю, лежащую на полу, и когда она перестала шевелиться, позвал бабку, сказал, чтобы она посидела с нами, а он сходит, умоется.

Он ушел, мы с Женей стали просить бабку, чтобы она выпустила нас, она сказала, что найдет ключи и отпустит, и ушла, в комнату больше не заходила, хотя находилась в квартире. Молодая женщина тоже была в квартире, но в комнату не заходила. Мы просидели в комнате до ночи, Андрей говорил, что надо, чтобы труп окоченел. За это время он всячески издевался над нами, принес топор, говорил, что головы отрубит, прислонил топор к шее мне, сказал, что тупой, начал тут же точить, бил нас. Что происходило дальше, я на настоящий момент во всех подробностях сказать не могу, еще не окончательно пришла в себя, так как все эти дни меня Андрей постоянно бил, пристегивал самодельными наручниками к ванне, пинал, говорил, что все равно убьет. Женю также бил. Когда Андрей убил Настю, ночью он велел нам разрезать труп на части, чтобы легче было прятать. Он дал нам ножовку по металлу, ею мы и разрезали труп, отрезали мясо от костей ножом. Сам он этого не делал, только командовал. Мясом и костями кормил собаку. Отрезанные части мы с Женей носили в ванную, там складывали в саму ванну, бачок. И бабка, и женщина все это видели, присутствовали в квартире. Это точно. Все остальные дни он бил нас с Женей. Сломал руку Жене, разбил ей голову, несколько раз зашивал ей голову сам простой иголкой с ниткой. Женя ему нравилась, и он постоянно приставал к ней, говорил: "Докажи мне, что ты не б..." Осматривал ее как гинеколог и через сколько дней - не могу сказать, изнасиловал и насиловал постоянно. Меня он не трогал, только бил. Он заставлял Женю, чтобы она резала себя, но она говорила, что не может, и просила, чтобы он поставил ей какой-нибудь укол, чтобы она не мучилась. Но Андрей ей отвечал, что, наоборот, она будет мучиться, а он - смотреть. Кормил он нас супом из трупа Насти, ел ли сам - я не видела. Суп варила бабка, она знала и видела, какое и откуда мясо ей дает Андрей. Кроме того, я видела, что бабка, уходя, брала часть трупа в сумку и куда-то уносила, куда - не знаю, об этом они не разговаривали. Вообще из их разговоров я поняла, что Андрей бабке заплатил какие-то деньги за то, что она нас ему привела. К бабке он всегда обращался только "Э", никак не называл, женщину называл Надеждой Николаевной или просто Николаевной. Ни бабка, ни женщина в этой квартире не жили, не ночевали, приходили иногда, бабке Андрей всегда говорил, когда ей надо прийти, женщина приходила сама, но сколько раз - сказать не могу.

В прошлую пятницу утром Андрей стал насиловать Женю, она просила "не надо", на что он ей ответил, что терять нечего, все равно она умрет. В этот же день куда-то девалась газета с программой телевидения, Андрей стал нас бить, говорил, что мы украли, стал заставлять Женю искать. Она ходить уже не могла, и он ее стал бить, бил головой о пол, пинал. Меня пристегнул в ванной. Затем он зашел, спросил, умею ли я делать искусственное дыхание. Женя лежала на полу и не дышала, но сердце слабо билось. Около часа я ей делала искусственное дыхание, но она умерла. Андрей сказал, что она ему нравилась и надо, чтобы душа у нее отошла, открыл форточку и три дня не трогал труп Жени. В этот же день, когда он убил Женю, он изнасиловал меня. Через три дня он накормил меня жареной картошкой и сказал, чтобы я разрезала на части труп. От трупа Насти уже ничего не осталось. Я ножовкой и ножом разрезала труп, сложила все в пустой бачок в ванной. И бабка, и женщина приходили, видели труп Жени. Андрей сказал бабке, что все части трупа нужно похоронить в одном месте. Вчера в дверь квартиры стали сильно стучать. Андрей сначала спросил "кто", потом сказал, что сейчас поищет ключ, но оделся, обулся и куда-то убежал. Я лежала в комнате на полу и боялась подать голос, так как думала, что пришла милиция, а Андрей постоянно говорил, что если придет милиция, он меня сразу убьет".