Пошёл на хуй, лучше на шлюх потрать
/треад
Стоит баба с жопой метр на метр
В очереди за продовольствием.
Отрастить бы себе хуй
В километр
И доставить ей
Удовольствие!
Идёт медведь по лесу, видит машина горит, сел в нее и сгорел.
Этим медведем был Альберт Эйнштейн.
У подножья алых стен
Воин – эпос меч воздел.
И ступавши он по трупам
Поднимался по уступам.
Вдруг у края он заметил
Касту демонов – людей,
И в агонии безумный
Он мечом разил бездумный.
В адском гневе закружился
Хладом крови обагрился!
Пали твари от меча
Все проклятья унеся!
И от радости крича
Воин кровь стряхнул с меча,
Отмщенный навсегда.
И угрюмый странник – эпос
Устремился в горизонт,
Растворенный в синем свете
Смелый варвар и герой.
Сквозь клён светит солнце
Сквозь тебя видно звезды
Посеял друзей, как эйрподсы
От страха поверил в Господа
Гниль так и портит воздух
Её мир уместится в дозу
Кастинги во всех позах
Не сильно другое в её случае
Не сильно другое, но прёт лучше
Не сильно края, но не город
Не сильно тупняк, но не школа
Не сильно твоя, но чужого не пустишь
Но ты с радостью встретишь троян
Не семья, значит нос, кто-то должен транжирить
Твоя жизнь так и треснет по швам
[Припев]
Держи шире карман, поц
Держи шире карман, поц
Держи шире карман, поц
Держи шире карман, поц
Держи шире карман
[Куплет]
Вымерил всё, как хотел
Хоть и триггерил на то, что давно не во мне
Скуривая третий, вспоминаю, как был скромнее
Ты был на волне? Расскажешь, как там?
Ха-ха, я так и думал, ты и не думал, что дело не в суммах
Бабки — ресурс и пузырь от ненужного шума
Да, тебя легко сунуть в пакетик из ЦУМа
Делать бабки никогда не легко
То, что результат сегодня, делалось годами и в комп
Потом полистаем альбом, я здесь для того, чтобы дать им огонь
Твою презу я вчера пролистал, шелупонь
Кидал с братом всех, прокидал на иппон
Видал рядом тех, кто видал далеко
Да, я отдалил тех, кто под носом не видит свой курс
Жизнь наградит тех, кто пророс и мотает на ус
Биттлджус — я давлю тараканов и слышу их ёбанный хруст
Я ушёл отдыхать и забрал из их музыки пульс
Я вернулся, и пьяный звучу лучше, чем плюс этой шлюхи
[Припев]
Держи шире карман, поц
Держи шире карман, поц
Держи шире карман, поц
Держи шире карман, поц
[Бридж]
Сквозь клён светит солнце
Сквозь тебя видно звезды
Посеял друзей, как эйрподсы
От страха поверил в Господа
Гниль так и портит воздух
Её мир уместится в дозу
Кастинги во всех позах
Не сильно другое в её случае
Не сильно другое, но прёт лучше
Не сильно края, но не город
Не сильно тупняк, но не школа
Не сильно твоя, но чужого не пустишь
Но ты с радостью встретишь троян
Не семья, значит нос, кто-то должен транжирить
Твоя жизнь так и треснет по швам
[Припев]
Держи шире карман, поц
Держи шире карман, поц
Держи шире карман, поц
Снег на ресницах влажен,
В твоих глазах тоска,
И весь твой облик слажен
Из одного куска.
Как будто бы железом,
Обмокнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.
И в нем навек засело
Смиренье этих черт,
И оттого нет дела,
Что свет жестокосерд.
И оттого двоится
Вся эта ночь в снегу,
И провести границы
Меж нас я не могу.
Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?
На клипер шкипер
У шкипера триппер
/thread
Победитель, тред можно закрывать
Мы с напарником вдвоем работали на дизеле
Он лопух и я лопух, у нас тепловку спиздили.
Полные говна сполна
Один сдох, другой погиб
Третий скушал дикий гриб
Луна - как если бы вышел
мёртвый из синей пещеры,
и падают вроссыпь блики
на каменную тропу.
Серебряно плачет больное
над вечерним прудом,
влюблённые на чёрном челне
переплывают смерть.
Или: слышно, как Элис
идёт в гиацинтовой роще -
и снова стихают
шаги под дубами.
О, мальчишеский лик
из хрустальных слез
и ночных теней.
Отсветы молний,
на вечно холодных висках,
когда над зелёным холмом
громыхает весенний гром.
2
О, как тихи зелёные леса
отчего края,
хрустальные волны,
умирающие у разрушенных стен,
и наши плачи во сне;
нерешительными шагами
вдоль тернистых оград
уходят поющие в летний закат,
в святой покой
лучистых виноградников горных;
где в прохладе ночи
только тени скорбящих орлов;
о, как тихо лунный луч заживляет
пурпурные раны тоски.
3
О, великие города,
нагромождение камней
на равнинах!
Так с помрачённым челом
безродный
вперяет слух в ветер,
в голые деревья на всхолмье.
О, реки, сморкающиеся вдали!
До безумья страшит
красный закат в грозовых облаках.
О, вымирающие народы!
Бледные волны,
разбивающиеся о берег ночи,
падучие звёзды.
> пук среньк
Сошлись любовно, но любовь их гадка.
Ну мордва, ну чуваши, ну самоеды!
Начните веселье, молодые деды,
Балалайки, гудки, рожки и волынки!
Сберите и вы бурлацки рынки,
Плешницы, волочайки и скверные бляди!
Ах, вижу, как вы теперь ради!
Гремите, гудите, брянчите, скачите,
Шалите, кричите, пляшите!
Свищи, весна, свищи, красна!
Не можно вам иметь лучшее время,
Спрягся ханский сын, взял ханское племя
Максим Горький - Человек.
Поэзия - ебаное говно без задач. Удел слабых, способ сублимации. В целом "творческие" люди ебаные непостоянные пидорасы. Нодискас.
грамотно
куда кидать
я жидко пернув умирая
обмякнув обдристал обои
на неразборчивом экране
в углу глубин моих покоев
виднелся кот
он выдал ультиматум
>>242597176
двачую
3а щёку себе кинь, гнида подзалупная
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Вы любите розы?
а я на них срал!
стране нужны паровозы,
нам нужен металл!
товарищ!
не охай,
не ахай!
не дёргай узду!
коль выполнил план,
посылай всех
в пзду
не выполнил —
сам
иди
на
хй.
Ведь ты был слеп к несомой мною хуете.
И вот он тот твой самый краткий жребий -
От табуретки ножка в ссаном животе.
Скинул биток в личку
Это не он.
Дальнобойное сердце его —
И в землянках всеядный и деятельный —
Океан без окна, вещество.
До чего эти звёзды изветливы:
Всё им нужно глядеть — для чего? —
В осужденье судьи и свидетеля,
В океан без окна вещество.
Помнит дождь, неприветливый сеятель,
Безымянная манна его,
Как лесистые крестики метили
Океан или клин боевой.
Будут люди холодные, хилые
Убивать, голодать, холодать,
И в своей знаменитой могиле
Неизвестный положен солдат.
Научи меня, ласточка хилая,
Разучившаяся летать,
Как мне с этой воздушной могилою
Без руля и крыла совладать,
И за Лермонтова Михаила
Я отдам тебе строгий отчёт,
Как сутулого учит могила
И воздушная яма влечёт.
2
Шевелящимися виноградинами
Угрожают нам эти миры,
И висят городами украденными,
Золотыми обмолвками, ябедами —
Ядовитого холода ягодами —
Растяжимых созвездий шатры —
Золотые созвездий миры.
3
Сквозь эфир десятичноозначенный
Свет размолотых в луч скоростей
Начинает число опрозраченный.
Светлой болью и молью нулей.
А за полем полей поле новое
Треугольным летит журавлем —
Весть летит светлопыльной дорогою —
И от битвы вчерашней светло.
Весть летит светопыльной дорогою —
Я не Лейпциг, не Ватерлоо,
Я не битва народов. Я — новое, —
От меня будет свету светло.
В глубине черномраморной устрицы
Аустерлица погас огонек —
Средиземная ласточка щурится,
Вязнет чумный Египта песок.
4
Аравийское месиво, крошево,
Свет размолотых в луч скоростей —
И своими косыми подошвами
Луч стоит на сетчатке моей.
Миллионы убитых задёшево
Притоптали траву в пустоте,
Доброй ночи, всего им хорошего
От лица земляных крепостей.
Неподкупное небо окопное,
Небо крупных оконных смертей,
За тобой — от тебя — целокупное —
Я губами несусь в темноте.
За воронки, за насыпи, осыпи
По которым он медлил и мглил,
Развороченный — пасмурный, оспенный
И приниженный гений могил.
5
Хорошо умирает пехота,
И поёт хорошо хор ночной
Над улыбкой приплюснутой швейка,
И над птичьим копьем Дон-Кихота,
И над рыцарской птичьей плюсной.
И дружит с человеком калека:
Им обоим найдётся работа.
И стучит по околицам века
Костылей деревянных семейка —
Эй, товарищество — шар земной!
6
Для того ль должен череп развиться
Во весь лоб — от виска до виска, —
Чтоб его дорогие глазницы
Не могли не вливаться в войска.
Развивается череп от жизни
Во весь лоб — от виска до виска, —
Чистотой своих швов он дразнит себя,
Понимающим куполом яснится,
Мыслью пенится, сам себе снится —
Чаша чаше, отчизна — отчизне, —
Звёздным рубчиком шитый чепец,
Чепчик счастья — Шекспира отец.
7
Ясность ясеневая и зоркость яворовая
Чуть-чуть красная мчится в свой дом,
Словно обмороками затоваривая
Оба неба с их тусклым огнем.
Нам союзно лишь то, что избыточно,
Впереди — не провал, а промер,
И бороться за воздух прожиточный —
Это слава другим не в пример.
И сознанье своё затоваривая
Полуобморочным бытиём,
Я ль без выбора пью это варево,
Свою голову ем под огнём?
Для того ль заготовлена тара
Обаянья в пространстве пустом,
Чтобы белые звезды обратно
Чуть-чуть красные мчались в свой дом?
Слышишь, мачеха звездного табора —
Ночь, что будет сейчас и потом?
8
Наливаются кровью аорты,
И звучит по рядам шепотком:
— Я рождён в девяносто четвёртом,
Я рождён в девяносто втором…
И, в кулак зажимая истёртый
Год рожденья с гурьбой и гуртом,
Я шепчу обескровленным ртом:
— Я рождён в ночь с второго на третье
Января в девяносто одном.
Ненадёжном году, и столетья
Окружают меня огнём.
Кому чё, кому ниче, кому хуй через плечо,
Похуй-нахуй!
Похуй-нахуй!
Глух
Все ждете что скажет отец,
Объяснит ли он слово Потец.
Боже я безутешный вдовец,
Я безгрешный певец
Батюшка наступает конец
Зрю на лбу у тебя венец.
Зря звонишь в бубенец.
Ты уже леденец.
Когда бы я был жрец
Или мертвец, игрец,
Я твой посетил бы дворец
О всесильный Творец.
Где ключ от моего ума?
Где солнца луч,
Подаренный тобой зима?
Бровей не видишь ты отец,
Кровей каких пустых потец.
Мне из стихотворений ДЕЙСТВИТЕЛЬНО только эта хуйня нравится.
Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло.
Только этого мало.
Всё, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло.
Только этого мало.
Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало,
Всё горело светло.
Только этого мало.
Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала.
Мне и вправду везло.
Только этого мало.
Листьев не обожгло,
Веток не обломало...
День промыт, как стекло.
Только этого мало.
jecovskiy@mail.ru
хаха прикольно
старый пидор
съеби теперь
нахуй
Чем докажешь?
Я кусал свою сиську гордо,
Ты на робость мою уповал
Где теперь та крысиная морда,
Что сушила могучий Арал?
Где судак, жерех, сом, мои раки,
Тот прибой, на который я срал?
Похоронены в дельте Сырдарьи
Орошение? Хуй вам!
Фильтрационный уход, недр опустошение!
Ах, какая была держава! Ах, какие в ней люди были! Как торжественно-величаво Звуки гимна над миром плыли! Ах, как были открыты лица, Как наполнены светом взгляды! Как красива была столица! Как величественны парады! Проходя триумфальным маршем, Безупречно красивым строем, Молодежь присягала старшим, Закаленным в боях героям - Не деляги и прохиндеи Попадали у нас в кумиры... Ибо в людях жила - идея! Жажда быть в авангарде мира! Что же было такого злого В том, что мы понимали твердо, Что "товарищ" - не просто слово, И звучит это слово гордо? В том, что были одним народом, Крепко спаянным общей верой, Что достоинства - не доходом, А иной измеряли мерой? В том, что пошлости на потребу Не топили в грязи искусство? Что мальчишек манило небо? Что у девушек были чувства? Ах, насколько все нынче гаже, Хуже, ниже и даже реже: Пусть мелодия гимна - та же, Но порыв и идея - где же? И всего нестерпимей горе В невозможности примирений Не с утратою территорий, Но с потерею поколений! Как ни пыжатся эти рожи, Разве место при них надежде? Ах, как все это непохоже На страну, что мы знали прежде! Что была молода, крылата, Силы множила год за годом, Где народ уважал солдата И гордился солдат народом. Ту, где светлыми были дали, Ту, где были чисты просторы... А какое кино снимали Наши лучшие режиссеры! А какие звенели песни! Как от них расправлялись плечи! Как под них мы шагали вместе Ранним утром заре навстречу! Эти песни - о главном в жизни: О свободе, мечте, полете, О любви к дорогой отчизне, О труде, что всегда в почете, И о девушках, что цветами Расцветают под солнцем мая, И о ждущей нас дома маме, И о с детства знакомом крае, И о чести, и об отваге, И о верном, надежном друге... И алели над нами флаги С черной свастикой в белом круге.
Проснувшись рано по утру,
Принявши вид, людям приятный,
Я на работу побегу,
Меня там ждут - я самый главный!
И будут жадно в рот смотреть,
И что-то ждать, и что-то говорить,
Пытаясь что-то мне втереть,
Чтоб завтра деньги получить.
Друзьями, братьями мне будут представляться,
Проблемы общие решающие вечно.
Но продолжаю сомневаться,
Лукавство - так бесчеловечно.
Я нахуй всех пошлю и удалюся в кабинет,
Где только я - себе такой любимый,
Мужчина - сорок с чем-то лет,
Умён, красив, но нелюдимый.
Листаю борду ДВАЧ ХЭКА,
Где настоящие проблемы,
Где все такие, как и я
Часами смотрят на мерцающую стену.
Дай мне!!!! Мне нужен телефон. Я из деревни. Я больше всех других дураков нуждаюсь в деньгах https://youtu.be/uVcVrMnCbdA
И кверху поползли по склону.
Bот и обрыв. Мы без свидетелей
У края вражьей обороны.
Вот там она, и там, и тут она —
Везде, везде, до самой кручи.
Как паутиною опутана
Вся проволкою колючей.
Он наших мыслей не подслушивал
И не заглядывал нам в душу.
Он из конюшни вниз обрушивал
Свой бешеный огонь по Зуше.
Прожекторы, как ножки циркуля,
Лучом вонзались в коновязи.
Прямые поподанья фыркали
Фонтанами земли и грязи.
Но чем обстрел дымил багровее,
Тем равнодушнее к осколкам,
В спокойствии и хладнокровии
Работали мы тихомолком.
Со мною были люди смелые.
Я знал, что в проволочной чаще
Проходы нужные проделаю
Для битвы завтра предстоящей.
Вдруг одного сапера ранило.
Он отползал от вражьих линий,
Привстал, и дух от боли заняло,
И он упал в густой полыни.
Он приходил в себя урывками,
Осматривался на пригорке
И щупал место под нашивками
На почерневшей гимнастерке.
И думал: глупость, оцарапали,
И он отвалит от Казани,
К жене и детям вверх к Сарапулю,
И вновь и вновь терял сознанье.
Все в жизни может быть издержано,
Изведаны все положенья,
Следы любви самоотверженной
Не подлежат уничтоженью.
Хоть землю грыз от боли раненый,
Но стонами не выдал братьев,
Врожденной стойкости крестьянина
И в обмороке не утратив.
Его живым успели вынести.
Час продышал он через силу.
Хотя за речкой почва глинистей,
Там вырыли ему могилу.
Когда, убитые потерею,
К нему сошлись мы на прощанье,
Заговорила артиллерия
В две тысячи своих гортаней.
В часах задвигались колесики.
Проснулись рычаги и шкивы.
К проделанной покойным просеке
Шагнула армия прорыва.
Сраженье хлынуло в пробоину
И выкатилось на равнину,
Как входит море в край застроенный,
С разбега проломив плотину.
Пехота шла вперед маршрутами,
Как их располагал умерший.
Поздней немногими минутами
Противник дрогнул у Завершья.
Он оставлял снарядов штабели,
Котлы дымящегося супа,
Все, что обозные награбили,
Палатки, ящики и трупы.
Потом дорогою завещанной
Прошло с победами все войско.
Края расширившейся трещины
У Криворожья и Пропойска.
Мы оттого теперь у Гомеля,
Что на поляне в полнолунье
Своей души не экономили
B пластунском деле накануне.
Жить и сгорать у всех в обычае,
Но жизнь тогда лишь обессмертишь,
Когда ей к свету и величию
Своею жертвой путь прочертишь.
пошёл на хуй пидор лох
хуй ебаный, как ты плох!
двачерам решил дать крохи
господи, какой ты чмоха!
отсоси ты мой писос
сраный ты молокосас
я ебал тебя в очко
и полилось молочко
прям в рот твоей мамаше
что сидит на той параше
что зовётся твоим домом
грязным и вонючим комом
>Начинайте
Заканчиваю
а зерно мы вовремя спрятали покуда мыши съесть всё не успели
а зима была долгой
и февраль пошёл второй раз
и каждый день заметало дороги
и возможно отнимут лето у нас
осталась последняя кошка
последняя строчка, последний куплет
а пироги с капустой мы растянем на несколько лет
серые трубы указывают дорогу
их металлическое тепло в купе с шершавой текстурой
отлично проводят воду
так же хорошо проводит воду мой потолок и пол моего соседа сверху
другая половина моего соседа отлично проводит звук но его не проводят стены
стены и первую половину соседа не проводят
стены не двери и не провода
но самое главное что
а по серой трубе идёт горячая вода
половина соседа - тряпка
половина соседа - воздух
стены могли быть из ваукума
стены могли быть из воска
но они из винной пробки
прекрасно сдерживают соседа
прекрасно сдерживают звуки
а стоя возле серых труб можно согреть руки
немецкая лужайка проверок:
тёплым летним утром
там где стоит тридцатилетний жилой дом
в драке шарфа со змеёй
победу одержал трамвайнвй клубок
его ветви связались настолько сильно, что им позавидовал бы старый шнурок
тот самый шнурок, который подвёл тебя
на улице глазунова
рядом с одна тысяча девятьсот девяносто первым домом
тысяча девятьсот восемьдесят первого года постройки
в котором жили только тёски егоры
шнурок развевался на левом ботинке
что странно, ведь он никогда не поддерживал правые идеи
всегды добропорядочно служил своей цели
крепко стягивая верхнюю часть ботинка
но в тот моменту ему надоело быть левым
егоры в том доме не понимали про кого в подъезде написали гадости мелом
деревянная война была проиграна
летом никто не жгёт шарфы обычно
летом вообще увидеть шарф непривычно
мой крассный шарф недавно потерялся
я забыл его на остановке, наверное
он там навечно остался
и всё что ему остаётся
это полсекунды светить газом
в доме у заросших трамвайных путей
егоры отличали по очествам чужих от своих детей
которые боялись всего
в том числе и змей.
когда они приползли никто не знает
по документам все триста двадцать пять змей прописанны в старом спортзале
на крыше которого
среди кучи пещерок
есть знаменитая немецкая лужайка проверок
*
чики бряк жил далеко за городом
в его доме всегда было очень холодно
в магазине он расплачивался только десяти рублёвыми монетами
потому что других у него никогда не было
днём он играл в сталкер, а ночью во фнаф
он очень любил смотреть мультик котёнок по имени гав
его не смущало его странное имя
ему даже нравилось что такие имена он никогда не встречал в фильмах
не слышал в песнях
и даже в книге
ахуеть александр лично знаком с ним
познакомились они когда чики шёл на заброшеный мостик
санёк стоял рядом с табличкой подайте на энергосик
чики спросил сколько
саня сказал чирик
у чики со слухом всё было плохо
он услышал чики
так и подружились
человек с звуком в имени
и не человек с непечатным словом в фамилии
становятся все короче.
Нужда в языке свечи
на глазах убывает,
все быстрей остывают
на заре кирпичи.
И от снега до боли
дни бескрайней, чем поле
без межи. И уже
ни к высокому слогу,
ни к пространству, ни к Богу
не прибиться душе.
И не видит предела
своим движениям тело.
Только изгородь сна
делит эти угодья
ради их плодородья.
Так приходит весна
Мне зашло, тебе 15?
Мой ангел, помните ли вы
Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,
Среди рыжеющей травы?
Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
Зловонный выделяя гной.
И солнце эту гниль палило с небосвода,
Чтобы останки сжечь дотла,
Чтоб слитое в одном великая Природа
Разъединенным приняла.
И в небо щерились уже куски скелета,
Большим подобные цветам.
От смрада на лугу, в душистом зное лета,
Едва не стало дурно вам.
Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи
Над мерзкой грудою вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
Как черная густая слизь.
Все это двигалось, вздымалось и блестело,
Как будто, вдруг оживлено,
Росло и множилось чудовищное тело,
Дыханья смутного полно.
И этот мир струил таинственные звуки,
Как ветер, как бегущий вал,
Как будто сеятель, подъемля плавно руки,
Над нивой зерна развевал.
То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий,
Как первый очерк, как пятно,
Где взор художника провидит стан богини,
Готовый лечь на полотно.
Из-за куста на нас, худая, вся в коросте,
Косила сука злой зрачок,
И выжидала миг, чтоб отхватить от кости
И лакомый сожрать кусок.
Но вспомните: и вы, заразу источая,
Вы трупом ляжете гнилым,
Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,
Вы, лучезарный серафим.
И вас, красавица, и вас коснется тленье,
И вы сгниете до костей,
Одетая в цветы под скорбные моленья,
Добыча гробовых гостей.
Скажите же червям, когда начнут, целуя,
Вас пожирать во тьме сырой,
Что тленной красоты – навеки сберегу я
И форму, и бессмертный строй.
Деньги перечисли в любой фонд помощи больным детям.
Бодлер Падаль
To soome satata olegonate
Sakrata opatane lokeno
Elobe sofeto takello
Kopala soferno saketo
Sobleme temona afello
Оратор римский говорил
Средь бурь гражданских и тревоги:
«Я поздно встал – и на дороге
Застигнут ночью Рима был!»
Так!.. Но, прощаясь с римской славой,
С Капитолийской высоты
Во всем величье видел ты
Закат звезды ее кровавый!..
Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир.
Он их высоких зрелищ зритель,
Он в их совет допущен был –
И заживо, как небожитель,
Из чаши их бессмертье пил!