Стихи Шаламова

>>441934 (OP)
А что за фильм?

>>441934 (OP)
В ОП-посте шляпа какая-то, а посоветовал бы по теме "Стихи о неизвестном солдате" Мандельштама или, например, очевидного "Тёркина".

илиада

>>441936
Макбет

https://www.youtube.com/watch?v=Dn9SnsPWMXc

Читай лучше социологов и историков, чтобы не быть дауном, который дрочит на симулякры понятий прошлых веков.

>>441934 (OP)
Это как раз тот случай, когда перевод оказался лучше оригинала.

Не для меня придет весна,
Не для меня Буг разойдется,
И сердце радостно забьется
В восторге чувств не для меня!
Не для меня, красой цветя,
Алина встретит в поле лето;
Не слышать мне её привета,
она вздохнет — не для меня!
Не для меня реки струя
Брега родные омывает,
Плеск кротких волн других смущает;
Она течет — не для меня!
Не для меня луна, блестя,
Родную рощу осребряет;
И соловей, что май встречает,
Там будет петь — не для меня!
Не для меня дни бытия
Текут алмазными струями,
И дева с черными очами
Живёт, увы, не для меня!
Не для меня весной родня
В кругу домашнем соберется,
Христос воскрес! — из уст польется
В день Пасхи там — не для меня!
Не для меня придет весна!
Я поплыву к брегам абхазским,
Сражусь с народом закавказским…
Там пуля ждет давно меня!

А. Молчанов «Не для меня»

НИКОЛАЙ МИЦИШВИЛИ - ПРОЩАНИЕ

Когда я свалюсь умирать под забором в какой-нибудь яме
И некуда будет душе уйти от чугунного хлада —
Я вежливо, тихо уйду. Незаметно смешаюсь с тенями.
Лишь собаки меня пожалеют, целуя под ветхой оградой.

Не будет процессии. Меня не украсят фиалки,
И девы цветов не рассыплют над черной могилой.
Порядочных кляч не дадут для моего катафалка,
Кое— как повезут меня одры, шагая уныло.

И разве кто допустит мои рубцы, нарывы и парши
Туда, где сословье святых ограничено строго.
Кто честно спасенных душ откроет мне рай патриарший?
Друзья! Даруйте прощанье согрешившему много!

Поражена каждая клетка моя. Грехами гоним я,
И кровь моя погибает от примеси гноя.
И доброе имя отцов, землепашцев квадратное имя,
В похоть погрязло — не ведая больше покоя.

Мне ль плечистых крестьян нести ярмо родовое,
Добрую кровь отцов превратил я в укус и зелье.
Сам догорел, как лучина в медлительном зное,
В сновиденьях земли — я черный кошмар— невеселье.

Недопитые мысли сгорают в смятеньи заката.
Чудовищных мыслей помол хочу я докончить напрасно.
Нет у меня никого — ни верного друга, ни брата,
Хоть охульник какой ударил бы меня звонко и гласно.

И ныне я — мертвый, босой, высохшим телом немея,
Должен висеть — дождями, безжалостным ветром терзаем,
На перепутьи миров в высокой сушильне чернея,
И богов проклинать хриплым своим неистовым лаем.

Bалерик

В тварь переросший мальчик,
С дешево наляпанной татуировкой,
Всем видом своим вызывает презрение,
Исподлобья глядит взглядом неробким.

В тварь переросший мальчик,
Раскрасит в черное, что было белым,
Раскрасит в кровь евреев и негров,
Всех, кто не сволочь! Всех, кто не белый!

В тварь переросший мальчик,
Всё точно знает. Расставит точки.
Все, кто не он - убирайтесь к черту!
Лучше все вместе, кто одиночки?

В тварь переросший мальчик,
Статьей 116 закончит движенье.
В тварь переросший мальчик,
Я вижу в тебе свое отражение...

Г.Адских "Тварь"

Варлам Шаламов «Я здесь живу, как муха, мучась...»


Я здесь живу, как муха, мучась,
Но кто бы мог разъединить
Вот эту тонкую, паучью,
Неразрываемую нить?

Я не вступаю в поединок
С тысячеруким пауком,
Я рву зубами паутину,
Стараясь вырваться тайком.

И, вполовину омертвелый,
Я вполовину трепещу,
Еще ищу живого дела,
Еще спасения ищу.

Быть может, палец человечий
Ту паутину разорвёт,
Меня сомнёт и искалечит —
И все же на небо возьмёт.

Варлам Шаламов «Желание»

Я хотел бы так немного!
Я хотел бы быть обрубком,
Человеческим обрубком...

Отмороженные руки,
Отмороженные ноги...
Жить бы стало очень смело
Укороченное тело.

Я б собрал слюну во рту,
Я бы плюнул в красоту,
В омерзительную рожу.

На ее подобье Божье
Не молился б человек,
Помнящий лицо калек...

В. Шаламов «Пусть в прижизненном изданье...»

Пусть в прижизненном изданье
Скалы, тучи и кусты
Дышат воздухом преданья
Героической тщеты.

Ведь не то что очень сильным —
Силы нет уже давно,—
Быть выносливым, двужильным
Мне на свете суждено.

Пить закатной пьяной браги
Розоватое питье,
Над желтеющей бумагой
Погружаться в забытье.

И, разбуженный широким,
Пыльным солнечным лучом,
Я ночным нетрезвым строкам
Не доверюсь нипочем.

Я их утром в прорубь суну
И, когда заледеню,
По-шамански дуну, плюну,
Протяну навстречу дню.

Если солнце не расплавит
Ледяной такой рассказ,
Значит, я и жить не вправе
И настал последний час.

Варлам Шаламов «Меня застрелят на границе...»

Меня застрелят на границе,
Границе совести моей,
И кровь моя зальет страницы,
Что так тревожили друзей.

Когда теряется дорога
Среди щетинящихся гор,
Друзья прощают слишком много,
Выносят мягкий приговор.

Но есть посты сторожевые
На службе собственной мечты,
Они следят сквозь вековые
Ущербы, боли и тщеты.

Когда в смятенье малодушном
Я к страшной зоне подойду,
Они прицелятся послушно,
Пока у них я на виду.

Когда войду в такую зону
Уж не моей - чужой страны,
Они поступят по закону,
Закону нашей стороны.

И чтоб короче были муки,
Чтоб умереть наверняка,
Я отдан в собственные руки,
Как в руки лучшего стрелка.

Да, умру я!
И что ж такого?
Хоть сейчас из нагана в лоб!...
Может быть, гробовщик толковый
Смастерит мне хороший гроб.
А на что мне хороший гроб-то?
Зарывайте меня хоть как!
Жалкий след мой будет затоптан
Башмаками других бродяг.
И останется всё, как было,
На Земле, не для всех родной...
Будет так же светить Светило
На заплёванный шар земной!

Николай Рубцов

Лермонтов - Мцыри

Я ждал. И вот в тени ночной
Врага почуял он, и вой
Протяжный, жалобный как стон
Раздался вдруг... и начал он
Сердито лапой рыть песок,
Встал на дыбы, потом прилег,
И первый бешеный скачок
Мне страшной смертью грозил...
Но я его предупредил.
Удар мой верен был и скор.
Надежный сук мой, как топор,
Широкий лоб его рассек...
Он застонал, как человек,
И опрокинулся. Но вновь,
Хотя лила из раны кровь
Густой, широкою волной,
Бой закипел, смертельный бой!

Ко мне он кинулся на грудь:
Но в горло я успел воткнуть
И там два раза повернуть
Мое оружье... Он завыл,
Рванулся из последних сил,
И мы, сплетясь, как пара змей,
Обнявшись крепче двух друзей,
Упали разом, и во мгле
Бой продолжался на земле.
И я был страшен в этот миг;
Как барс пустынный, зол и дик,
Я пламенел, визжал, как он;
Как будто сам я был рожден
В семействе барсов и волков
Под свежим пологом лесов.
Казалось, что слова людей
Забыл я - и в груди моей
Родился тот ужасный крик,
Как будто с детства мой язык
К иному звуку не привык...
Но враг мой стал изнемогать,
Метаться, медленней дышать,
Сдавил меня в последний раз...
Зрачки его недвижных глаз
Блеснули грозно - и потом
Закрылись тихо вечным сном;
Но с торжествующим врагом
Он встретил смерть лицом к лицу,
Как в битве следует бойцу! ..

Одержимый

Луна плывёт, как круглый щит
Давно убитого героя,
А сердце ноет и стучит,
Уныло чуя роковое.

Чрез дымный луг и хмурый лес,
И угрожающее море
Бредёт с копьем наперевес
Моё чудовищное горе.

Напрасно я спешу к коню,
Хватаю с трепетом поводья
И, обезумевший, гоню
Его в ночные половодья.

В болоте тёмном дикий бой
Для всех останется неведом,
И верх одержит надо мной
Привыкший к сумрачным победам:

Мне сразу в очи хлынет мгла…
На полном, бешеном галопе
Я буду выбит из седла
И покачусь в ночные топи.

Как будет страшен этот час!
Я буду сжат доспехом тесным,
И, как всегда, о coup de grâce
Я возоплю пред неизвестным.

Я угадаю шаг глухой
В неверной мгле ночного дыма,
Но, как всегда, передо мной
Пройдёт неведомое мимо…

И утром встану я один,
А девы, рады играм вешним,
Шепнут: «Вот странный паладин
С душой, измученной нездешним»

(Н.Гумилев)

Не два волка в овраге грызутся,
Отец с сыном в пещере бранятся.
Старый Петро сына укоряет:
"Бунтовщик ты, злодей проклятый!
Не боишься ты господа бога,
Где тебе с султаном тягаться,
Воевать с белградским пашою!
Аль о двух головах ты родился?
Пропадай ты себе, окаянный,
Да зачем ты всю Сербию губишь?"
Отвечает Георгий угрюмо:
"Из ума, старик, видно, выжил,
Коли лаешь безумные речи".
Старый Петро пуще осердился,
Пуще он бранится, бушует.
Хочет он отправиться в Белград,
Туркам выдать ослушного сына,
Объявить убежище сербов.
Он из темной пещеры выходит;
Георгий старика догоняет:
"Воротися, отец, воротися!
Отпусти мне невольное слово".
Старый Петро не слушает, грозится:
"Вот ужо, разбойник, тебе будет!"
Сын ему вперед забегает,
Старику кланяется в ноги.
Не взглянул на сына старый Петро.
Догоняет вновь его Георгий
И хватает за сивую косу.
"Воротись, ради господа бога:
Не введи ты меня в искушенье!"
Отпихнул старик его сердито
И пошел по белградской дороге.
Горько, горько Георгий заплакал,
Пистолет из-за пояса вынул,
Взвел курок, да и выстрелил тут же.
Закричал Петро, зашатавшись:
"Помоги мне, Георгий, я ранен!"
И упал на дорогу бездыханен.
Сын бегом в пещеру воротился;
Его мать вышла ему навстречу.
"Что, Георгий, куда делся Петро?"
Отвечает Георгий сурово:
"За обедом старик пьян напился
И заснул на белградской дороге".
Догадалась она, завопила:
"Будь же богом проклят ты, черный,
Коль убил ты отца родного!"
С той поры Георгий Петрович
У людей прозывается Черный.

Железными гвоздями в меня вбивали страх.
С разбитыми костями я уползал впотьмах.
Но призрак Чести вырос, как статуя во мгле:
вернулся я и выгрыз позорный след в земле.
И стал я набираться железных этих сил...
И стал м е н я бояться т о т, кто меня гвоздил.
А мне теперь, ей-богу, не много чести в том,
и радости не много в бесстрашии моем.
Меня топтали кнехты, и тело сек палач,
Но даже истязавший не услыхал мой плач.
Я молча стиснув зубы, из подо лба глядел,
А мой палач угрюмый с усталости потел.
Подковы молотили мой торс со всех сторон,
Но те, кто меня били не слышали мой стон.
Я падал, поднимался, опять сшибали с ног,
Но тот, кто издевался, боялся моих строк.
В темницах, в униженьях, под криками угроз
Никто из них ни разу моих не видел слез.
В пучинах преисподней, я из последних сил
Магическую заповедь себе в уме твердил
Как Отче наш единый «еси на небеси»:
Не верь, не поддавайся, не бойся, не проси
И все-таки я выжил, злодейству вопреки,
И трепетом прониклись исконные враги.
Железными тисками выдавливал я страх,
Лизало нервы пламя, обугливало в прах
В изгибах лихолетья, заматерев душой,
Я формулу бессмертья в самом себе нашел.
Не зря меня боялся тот, кто меня гвоздил
Я выжил и поднялся, набравшись новых сил
Воспрял, как птица Феникс, обидчиков кляня,
И стал разить словами тех, кто душил меня
Стрелял почти не целясь, но сразу наповал
Убойными стихами злодеев добивал
Но мне теперь, ей-богу, не много счастья в том,
и радости не много в бессмертии моем.

>>442261
Два кирпича на грудь.тхт