Не хочу создавать новый тред ради этого говна. Оцени, анон.
Изнемогая от собственного величия, хоть иногда и иронизируя над собой, но эта ирония по своей природе была частью раздувшегося за последнее время самомнения.
- Смотри какой я мудрый, а пошутить над собой всегда могу, всё таки скромность - свойство великих - размышлял Павел Степанович.
Он задержал дыхание и напрягся, размышляя:
"Сколько живём - всё куда-то стремимся, чего-то пытаемся достичь, планы, надежды, мечты. Всю жизнь к чему-то себя готовим, всё время ощущаем, что вот-вот, произойдёт что-то, и в этом чём-то мы будем черезвычайно востребованы. Но какой смысл? У вего живого один неотвратимый конец, жизнь закончится вечным забвением. Так значит вот где мы будем востребованы..."
Расслабившись, он облакотился локтями на колени и глубоко вздохнул. Мысли не давали покоя, ему казалось, что вот-вот ухватит за хвост главное противоречие жизни. Будет ли он первым? Или это уже кем-то где-то изложено, понято и забыто, или, быть может, опровергнуто. Его тело покрылось мурашками, чувствовалась лёгкая дрожь в спине. Кафельная кладка, будто утратила симметрию, всё ненмного потемнело, а потом вернулось в своё первоначальное состояние. Павел Степанович снова набрал в грудь воздуха.
"Мало того, что конец у всех один. Так еще и человек неоднороден внутренне. В нас таинственным образом уживаются по меньшей мере двое. Первый, кто рад вечерней прохладе после жаркого дня, кто умеет любить так горячо, так пылко, что жизнь отдаст за предмет своего обожания, будь то женщина или родной город. Он любит вкусную пищу, ему нужно признание и важение. Он чахнет без чужого внимания и ласки. Но есть второй, кто не способен любить, кто ищет выгоду как в полуденном зное, так и в вечерней прохладе. Кто смотрит на женщину как на предмет, а на родной город как на сборище меркантильных маркетантов и завистливых животных. Вообще, он видит в человеке лишь животную сторону и рассуждает преимущественно в зоологических терминах. Он ненавидит даже своего сожителя, который любит зеленый чай и утреннюю суету. Для него всё это не имеет смысла. И как раз он то и страдает от осознания собственной недолговечности. 50, 60 лет, это же ничто по сравнению с теми амбициями, которые он пестует. Но если он конечен и всё конечно, то и жизнь для него не имеет смысла..."
Застыв в самолюбовании Павел Степанович издал звучный треск, пронёсшийся странным фоном по стенам и вернувшимся назад. Какой же он умный, не в пору большинству. Эти люди ни на что не способны, кроме как на эксплуатацию, но какое ему дело до них? Он почти сделал то, зачем пришел, но чувство недосказанности не покидало его. Он снова напрягся, сжал пальцы в кулак.
- Раз не имеет смысла жизнь второго, а первого я всем своим существом ненавижу, именно его я вижу в том большинстве людей, меня окружающих. Не способных мыслить, а лишь стремящихся к мелким, грубым, вульгарным удовольствиям. Пивасик, футбольчки, тачка, тёлочки... - ему стало мерзко.
"Так почему бы не сделать второго как бы отцом первого? Разум сам по себе бесцелен, он не знает, куда себя направить, осознавая свою грядущую кончину. Так почему бы не стать отцом того задушенного ребенка, который радовался новому дню, любил конфеты и тёплые улыбки окружающих? Будь он один, его бы постигла участь большинства, но теперь он не один. И он не умер, я ясно чувствую это каждое утро, сквозь залитые воском уши я слышу его смех. Я сделаю его счастливым, и буду водить за руку, ведь сам он сразу споткнётся об хитрость или зависимость. Стоит попробовать пожить так..."
Наконец оно упало на керамическую поверхность. Источая вонь оно вселяло чувство низости своему владельцу, который еще минуту назад размышлял о великом. Павел вытер жопу, стараясь не заморать руку, он отматывал длинные ленты бумаги...