Прошлый медленно тонет здесь >>633382 (OP)
Что за пизда читает стих?
И нахуй ты ещё писанину свою не перекатил, а, внимание? А то хуевый какой-то перекат без такого истиного удовлетворения. Хуевый перекат, переделывай короч
>>649249 →
>Господи, как же верится после этого прочтения, что за окном действительно мороз и ночь. И самому хочется, прильнув к стеклу в поезде, в мороз и ночь погрузиться, смотреть за проплывающим пейзажем, который слегка скрыт за покрытым узорами окном. Сколько наивного и такого прелестного во всем этом. Мне сразу вспоминается моё детство, я на поездах никогда не катался, но у нас были трамваи. И вот ты с дедушкой едешь в цирк, он сидит с краю, а ты у окна и смотришь на зиму, которая укутала всё вокруг, и сразу понимаешь, как тепло сидеть на кожаном и разорванном сиденье, как тепло в этом тарахтящем трамвае, который еле-еле прёт вперед. И так хорошо это ощущать эту теплоту вокруг.
Спасибо девочке за нахлынувшие воспоминания. Жаль, бля, не вернуть такого.
Никакой я правды милой не сказал.
Милая спросила: «Крутит ли метель?
Затопить бы печку, постелить постель».
Я ответил милой: «Нынче с высоты
Кто-то осыпает белые цветы.
Затопи ты печку, постели матрас».
Так и не сказал ей, что я пидорас.
Последняя строфа гениально резонирует с первой. Моар такого!
Люблю, когда легкие начинают светиться
Гора Mountain, тамвнизу
Что нам нужно, чтобы поладить?
Сорняки и рис влюблены в тебя
Облака поднимаются, и вы знаете правду
Вы не должны ошибиться
Аккумулируя правду, имея свой путь
Я у реки, лепестки летят в небе
Наблюдение за цветением сакуры
А потом весенняя надежда
Ты песня, которую я люблю петь
Ты человек, к которому я стремлюсь
Но сейчас приносишь горькое чувство
Я недостаточно сказал
Это не займет много времени, чтобы отпустить
Мне нравится, когда ты медленно обнимаешь меня
Она любит, когда я пою
Защитник, линия любви оставила ее
Мне нравится, когда она так тихо танцует
I
Прозрачная вода, как соль слезинок детства;
порывы к солнцу женских тел с их белизною;
шелка знамен из чистых лилий под стеною,
где девственница обретала по соседству
защиту. Ангелов возня. - Нет... золотое
теченье, рук его движенье, черных, влажных
и свежих от травы. Ей, сумрачной, неважно,
холмов ли тень над ней иль небо голубое.
II
О мокрое окно и пузырей кипенье!
Вода покрыла бледным золотом все ложе.
Зелено-блеклые одежды дев похожи
на ивы, чья листва скрывает птичье пенье.
Как веко желтое, и чище луидора,
раскрылась лилия, - твоя, Супруга, верность! -
на тусклом зеркале, испытывая ревность
к Светилу милому, что скроется так скоро.
III
Мадам стояла слишком прямо на поляне
соседней; зонт в руке, и попирая твердо
цветок раздавленный; она держалась гордо;
а дети на траве раскрыли том в сафьяне
и принялись читать. Увы, Он удалился...
Подобно ангелам, расставшимся в дороге,
невидим за холмом. И вот Она в тревоге,
черна и холодна, бежит за тем, кто скрылся.
IV
О скорбь травы густой и чистой! На постели
священной золото луны апрельской... Счастье
прибрежных брошенных строений, что во власти
у летних вечеров, изгнавших запах прели.
Под валом крепостным пусть плачет! Как на страже,
дыханье тополей от ветра ждет движенья.
Гладь серая затем, и нет в ней отражений,
и трудится старик на неподвижной барже.
V
Игрушка хмурых вод, я не могу, не смею,
- о неподвижный челн, о слабость рук коротких! -
ни желтый тот цветок сорвать, ни этот кроткий,
что с пепельной воды манит меня, синея.
На ивах взмах крыла колеблет паутину.
Давно на тростниках бутонов не находят.
Мой неподвижен челн, и цепь его уходит
в глубины этих вод - в какую грязь и тину?
Мы разлетаемся на миллионы осколков
Я тебя нашел из тысячи диких лун
Мне нравится столько
Мне нравится дорога пульс
Мне нравится твои облака
Не надышаться столько им ну и пусть
И этот волшебный закат
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Дышать тобой мне бесконечно хочется
И мой покой никогда не кончится
Держи меня, мне без тебя не справиться
Сгорать до тла в твоих руках мне нравится
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Я тебя нашёл
Океанами стали, океанами стали
Они думали мы упадём
Океанами стали, мне это нравится, нравится
Друг для друга с ума сойдём
Поцелуй, ведь без тебя мне не справиться
Я тебя нашёл
Вот и вся ваша поэзия.
Конечно, вы ждали. Языки свои в жопу друг дружке позасунули, и сидели молча, как фуфелы, пока я не пришел. Это ведь я вам все стишки охуенные постил.
Я постил самое лучшее в треде.
Вчера ещё в глаза глядел,
А нынче - всё косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел,-
Всё жаворонки нынче - вороны!
Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:
"Мой милый, что тебе я сделала?!"
И слезы ей - вода, и кровь -
Вода,- в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха - Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.
Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая...
И стон стоит вдоль всей земли:
"Мой милый, что тебе я сделала?"
Вчера еще - в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал,-
Жизнь выпала - копейкой ржавою!
Детоубийцей на суду
Стою - немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
"Мой милый, что тебе я сделала?"
Спрошу я стул, спрошу кровать:
"За что, за что терплю и бедствую?"
"Отцеловал - колесовать:
Другую целовать",- ответствуют.
Жить приучил в самом огне,
Сам бросил - в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе - я сделала?
Всё ведаю - не прекословь!
Вновь зрячая - уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть-садовница.
Самo - что дерево трясти! -
В срок яблоко спадает спелое...
- За всё, за всё меня прости,
Мой милый,- что тебе я сделала!
Ну на годноту тогда, слюнтяй ебаный
Это Антихайп, хуй вам в рот, вот это поворот
Эй, оглянись, Оксимирон — мы ебали тебя весь год
Вы террористы, мы — Антихайп, мы здесь антитеррор
Угадай, что дать лохам легче, чем легко
Вот так раскручиваются проекты, пидор
Завали ебало, ну-ка сперму вытер
Вы хавали всё, что мы насрали с Витей
Как было просто меня внедрить вам
Я сказал себе: "Нихуя себе!"
Иди отдыхай, это Антихайп
Мы делаем российский хип-хоп
Мы ебали вас в рот, вот это поворот
Мы вертели вас на хую весь ваш ёбаный сезон
Эксперимент прошёл удачно, и он завершён
Ренессанс ебёт недорэперов
Это one take, это Антихайп, сука
Только задумайтесь о масштабе прикола
Который мы сделали, вы, хуесосы
Антихайп, сосите ху-ху-хуй
>>651256
Вот и все, на что вы способны без меня, чмохи жалкие.
>>651244
Осознал свою ошибку? Ну вот и молодец! Не тявкай больше.
Ты не отбрешешься теперь, поздно. Да и зачем? Если ты, хуета, тявкала на достопочтенного анона - признай свою ошибку, покайся, извинись.
>>651271
Где твои стихи, сыш, позорище ебаное?
Три лучших рэпера назвал быстро, чушь ебаная.
Просто взгляните на мой walk
Пускай тебе доносит крот,
О том, как видел свет впервой
Трясите своей головой
Детка тряси своей пунани
Это ямайский слэнг
Китти, мы занятыми стихами
Лунная походка, поп-звезда я на бите
На мне воды больше, чем в Тихом Океане, ты badlands
Я лежу с ней в спальне, я свободен от всех дел (я свободен)
И виза не в Европу, сука
Я же вижу свой баланс, в натуре доллар, сука
Везде гильзы на полу, вокруг так много, сука
Но мне похуй, сука, в барабане сотка, сука
Псины, нюхающие говно, не палятся
https://youtube.com/watch?v=hsnpS67VeOU
Лошадь сказала, взглянув на верблюда:
"Какая гигантская лошадь-ублюдок".
Верблюд же вскричал: "Да лошадь разве ты?!
Ты просто - напросто - верблюд недоразвитый".
И знал лишь бог седобородый,
что эти животные - разной породы.
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел её голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам, — плакал ребёнок
О том, что никто не придёт назад.
Я отправляю письмо тебе, в нём только фраза "Иду на Вы", адрес, конечно же, Неверлэнд, но и туда долетит письмо; это подсказка и аргумент, чтобы меня отыскать ты смог к часу, когда придёт всадник рыж, в землю вторую печать втоптав.
Градом ложится на скаты крыш рой разрывных стальнокрылых птах, мир балансирует на краю (да и понятия "мира" нет). Не убегай: и восток, и юг скоро в кровавом сгорят огне, и континенты, легко дробясь, за Атлантидой уйдут на дно. Только раз верю ещё в тебя - выживем оба, без всяких "но", даже когда Бог сорвёт печать третью, четвёртую - вслед за ней.
Слышишь тяжёлый шаг палача - гулкую дробь четырёх коней? Встанешь со мною к плечу плечом? Времени мало, скорей решай! Будет пронзительно, горячо, горько до дрожи, но будет шанс выжить пророкам любым на зло, сдав на "отлично" экзамен Жизнь. Нас проверяют сейчас на слом - мол, что ты стоишь? Ну, докажи!
Стрелка улиткой ползёт вперёд, свой посекундный отсчёт начав.
Стало неважным, что ты обрёл - пятая, видишь, горит печать? Души беснуются взаперти, в клетке из рёбер, в границах тел.
Счёт начинается от пяти до растворения в пустоте.
Пять.
Что ты скажешь, не-друг, не-враг, всем ли доволен в том, что успел? Ангелы выстроились у врат, слёзы их - огненная капель, пламя Господне.
Четыре.
Ты - всё, что есть ценного у меня, но ты однажды взорвал мосты и без сомнения променял верность и преданность на покой, чтоб не бурлило ничто внутри. Очень надеюсь, тебе легко было, а мне... Нет, не важно.
Три.
Кто-то шестую печать сорвал, словно игрушку весь мир трясёт. Мне остаются одни слова, чтоб попытаться исправить всё, только пожалуйста, приходи, повод для встречи - Армагеддон.
Два.
Обрывается всё в груди, нам остаётся "секунда до", нам остаётся совсем чуть-чуть, чтобы как раньше вдвоём молчать.
Дальше -
Один.
Потушив свечу, кто-то седьмую сорвёт печать, даже Господь станет глуп и слаб, ненависть, ярость испив до дна. Был бы лишь шанс - я тебя спасла б.
Счёт завершается.
Тишина.
что когтями монстра под утро скребёт под койкой.
Сисадмин Алексей очнулся однажды ночью,
и вдруг понял:
на шее его, свесив ноги, сидит покойник.
Он сначала катался по полу – хотел эту нежить скинуть,
и кричал, не во всю глотку даже, а во всю душу.
А мертвец когтями царапал затылок, спину,
хохотал заливисто, больно кусал за уши.
Алексей повторял про себя: да нет, это всё неправда.
Я свихнулся. Как в сказке. Как в сериале.
А потом побежал по бабкам и мозгоправам.
Только бабки и мозгоправы, конечно, не помогали.
И пришлось таскать мертвеца ему за плечами,
на работу ходить, привыкать жить нормально снова.
Остальные его ношу как-то не замечали.
Замечали его, сутулого и больного.
А он врал друзьям: да нет же, мол, всё неплохо.
А покойник кривил синюшную свою рожу
и смеялся противно: неплохо, неплохо, Лёха.
Потому что я нашёл тебя и не брошу.
Ни под солнечным светом не брошу, ни утром тёмным.
Не прогонишь, не сманишь конфетой на белом блюдце.
Ты же, Лёха, мой брат, моя крепость, дом мой.
Лучший друг, худший враг. С такими не расстаются.
Потому не убить меня ни серебру, ни стали.
Я останусь с тобой, останусь с тобой навечно.
Так и жил Алексей.
Но однажды сказал: меня это всё достало.
И ушёл в октябрьский синий вечер.
По траве порыжевшей, сквозь время, сквозь листья прелые,
шёл, забыв номер дома и ключ от пустой квартиры.
Нёс себя и покойника по проржавевшим рельсам,
далеко-далеко, до самого края мира.
В уголок, где морошка под солнцем мерцает каплями,
где ветра в избушках замшелых срывают ставни.
Там покойник устал и упал под холодный камень,
и под камнем холодным Алексей мертвяка оставил.
И легко ему шлось, и дышалось легко, и почти что пелось,
будто он стал студентом и только что сдал экзамен.
А мертвец лежал под камнем, забытый, немой и белый,
и смотрел на осколок неба
Лёхиными глазами.
Влага болот поёт о прошлогоднем снеге.
Тут никого, только мальчик и тёмный лес.
Мальчик и лес, а больше тут быть и некому.
Мальчик подходит к лесу.
Гулко стучит в груди –
грохот такой, что не слышно шум городских окраин.
Лес ему шепчет: не бойся, ну. Заходи.
Мы с тобой поиграем.
Я не обижу, но многому научу,
я, – говорит, – научу рисовать облаками на выси синей,
смело ходить по солнечному лучу
и говорить с берёзами и осинами.
Будешь пускать кораблики листиков по воде,
случать сычиные сказки и заячьи колыбельные,
делать модельки шаттлов из шишек и желудей,
гладить лисиц и белок.
Будешь ловить руками рычащий гром,
и в рюкзаке из лозы таскать за плечами ветер.
Мальчик глядит на сплетения тёмных крон
и вспоминает кошку свою трёхцветную.
Яркий ночник, что борется с зыбкой тьмой,
бабушку с тёплой улыбкой и руки мамы.
Мальчик кивает лесу и семенит домой.
Лес шелестит ветвями.
Каждое слово однажды теряет вес.
Сизые тучи на горизонте грозят дождями.
Тут никого, только мальчик и тёмный лес.
Мальчик, что снова пришёл,
и лес, что его дождался.
Мальчик пытается взглядом окинуть лес,
только лес велик.
больше, чем время или пространство,
больше болот и куска земли.
Лес говорит ему: здравствуй.
Я, – говорит ему лес, – снова тебя зову.
Ну же, иди, осталось всего два шага.
Я научу тебя волшебству,
самой обычной, но настоящей магии.
Будут тебе самоцветы и серебро,
будут тебе и драконы, и меч из камня,
будешь играть на струне паутины тяжёлый рок,
зайцев ловить руками.
Будешь читать по звёздам чужие сны,
будешь гулять по зарослям и по небу.
Мальчик глядит на узор на коре сосны,
и вспоминает карты стран, в которых пока что не был.
Мамины грустные выцветшие глаза,
рыжую однокурсницу и поцелуи пьяные.
Мальчик кивает лесу и, развернувшись, спешит назад.
Лес еле слышно звенит ручьями.
Чудо случается, если его не звать.
Жаль, что порой ожидание бесполезно.
Тут тишина такая, что слышно: растёт трава,
песню поёт о мальчике и о лесе.
Мальчик приходит к лесу, но лес молчит,
сонно прищурив зелёные листья-веки.
Мальчик в кармане вертит свои ключи
и говорит: у меня работа и ипотека.
Вот, рок-звездой не стал,
и с поездками не срослось.
Дважды женился. Развёлся дважды.
Нет, ты не думай, это не боль, не злость.
Это такой страшный вид чего-я-не-знаю жажды.
Это сидит внутри щепкой и не достать никак,
это меня убивает, как клетку вирус.
Мне скоро стукнет тридцатник, а я дурак.
Вроде стал взрослым, но только совсем не вырос.
Словно бы мне недодали кусок души.
Словно бы мысли покинули голову и в спину теперь толкают.
И ни спортзалом, ни пивом не заглушить
эту огромную страшную неприкаянность.
Я тут подумал... а почему бы нет?
Что у тебя там со струнами и мечами?
Лес открывает объятья, кивает ему в ответ.
Мальчик уходит в чащу.
Новая жизнь обретает смысл,
реальность – плотность.
Здравствуй, дракон.
Расскажи, какова на вкус кислота,
если она стекает с костей
вместе с размякшей плотью?
Мир замирает.
На жёлтых кривых клыках
отблеском чёрных звёзд
и чужого света.
Ну же, давай, помолись драконьим своим богам.
И поскорее покончим с этим.
В час перед боем ненависть стынет
пулями в голове.
Ну а от пуль щекотно, как от дыханья вечности.
Что ж ты продался людям, почтичтокакчеловек?
Что ты такое задумал почтичтокакчеловечье?
Блики чужого солнца пляшут на острие клинка.
Слишком смешно это.
Или отвратно слишком?
Ну же давай, и ты помолись богам.
Боги твои мертвы.
И молитв никто не услышит.
Рации сдохли.
Тишь режет сильней, чем нож.
Всё происходит слишком легко и быстро.
Быстро настолько,
что ты не поверишь и не поймёшь.
Вверх улетают
кусочки,
ошмётки,
брызги.
Что мы наделали, господи помоги.
Мир в объективах камер меняет формы.
Нам бы сейчас делать шапочки из фольги,
а не работать в фонде.
Воздух сбивается в горле – густой
тошнотворный ком.
Это не ужас.
Просто реальность рушится.
...падает в землю самый плохой дракон.
Самый паскудный из рыцарей
роняет своё оружие.
*
Взрывы цветут хризантемами.
тянется долгий миг.
Дело в архив,
на этом мы и закончим.
…это же наш нормальный обычный мир.
Здесь не должно быть ни воинов, ни драконов.
Слушай её, пока глупый фонарь в нас плюётся светом:
...было три сына у народного депутата,
бывшего криминального авторитета.
Жили в особняке. С ними пёс и четыре кошки,
повар, дворецкий, уборщица, два шофёра,
добрая мачеха – фотомодель с обложки,
и пять машин, конечно, чтоб ездить в город.
Старший уже в двадцать семь избирался в округ,
резво чужими руками гонял протесты.
Средний сын сутками резал в онлайне орков.
Младший – подросток, – был дураком, естественно.
Всё-то таскался с программами и бумагами,
в дом приносил микросхемы и древних идолов.
Словно взаправду творил смесь науки с магией,
нечто такое, чего этот мир не видел.
Не выходил во двор, разве только смотрел с балкона,
и отказался в Европу лететь на лето.
Я, – говорил, – не могу. Я почти что собрал дракона,
Змея Горыныча с искусственным интеллектом.
Вот полетит он по тропам воздушным длинным,
над этой антиутопией из пророчеств Хаксли.
Будет искать и отыщет нам мост Калиновый,
дверь в новый мир, где все будут счастливы.
Где нет костюмов, бензиновой едкой вони,
учителей лебезящих и репетиторов,
нет одноклассников с новенькими айфонами,
только оживший пирог под кустом ракитовым.
Только леса заповедные, скалы острые,
только во тьме двора тоскливо так: скрылы, скрылы.
Только русалки хохочут в зелёном озере,
только жар-птицы звёзды сминают крыльями.
Только воздушный корабль сверкает мачтами,
только разрыв-трава трепещет под первым снегом.
Братья смеялись, странно вздыхала мачеха.
Ну а отцу, естественно, было некогда.
Думали: скоро отпустит от рун и омов,
Перерастёт.
Сами были детьми.
Проходили сами.
...в общем, никто не поверил сперва,
когда он сбежал из дома
на трёхголовой громадине,
опутанной проводами.
потому что любые слова не надёжней рассветной сини.
...жил да был один мальчик, мечтавший убить дракона,
потому что о прочем мечтать не хватало силы.
он искал зверюгу в домах,
по полям да весям,
по лесам и оврагам, по гулким пустым пещерам.
а дракон приходил к нему в сны и смеялся весело,
желтоватые зубы щерил.
а дракон приходил ночами, меняя облик,
как иные меняют любовниц и убеждения.
приходил то чешуйчатым гадом, то сизым облаком,
приходил светом солнца и тонкой тенью.
а дракон говорил,
и был вкрадчив голос,
говорил, как земля, высыхая, шипит, замерзая стонет,
как поёт, прорастая, пырей, как лепечет колос,
как дорога в нутре хранит девятьсот историй.
говорил, что ручьи не бегут, а уходят в почву,
что любовь – угольки: вроде греет, а тронешь – жжётся,
говорил, как звенят по весне на деревьях почки,
что в постели спать жутко, на камне – жёстко.
что осенние звёзды летят как листва,
и горят гнилушками,
что огромное горе скрежещет в груди металлом.
вот о чём дракон говорил.
только мальчик его не слушал,
а с упорством искал дракона в нездешних далях.
эта глупая сказка диктует свои законы:
отмахнись от неё, отгони, словно это мошка.
жил да был один мальчик, мечтавший убить дракона,
и искавший дракона везде, где нельзя и можно.
он искал по погостам, в подвалах, в хлевах, на крышах,
на местах прошлых битв и в гулком закатном зареве.
а пока он искал, проросли из лопаток крылья,
чешуя проросла на шее и под глазами.
…еще дорога – седые горы, кусочки неба в твоей груди. Дорога – это когда наутро ты вдруг проснешься под шум колес, и кто-то очень лихой и мудрый внутри прикажет не вешать нос. Когда весь мир, что горел в пожаре, теперь смеется, живет, летит…
А тот, уже незнакомый парень остался где-то на полпути.
Храни нас, Боже, наивных, резвых, таких обидчивых и прямых, храни нас, Боже, бухих и трезвых, когда кричим и берем взаймы, храни нас, Боже, горячих, верных – и глупых - но неплохих ребят. Храни нас, Боже, когда не верим в себя, в прощания – и в Тебя.
Морская пена, закаты, сосны, откуда вся эта красота; дорога – это вернуться после, и в то же время остаться там.
И пусть закончишь ты это просто, домой вернувшись в конце концов.
Но видишь – линии перекрестков опять рисуют твое лицо.
Солнце моё - в историях и балладах. Так, понимаешь, легче дождаться лета.
Аль-го - страна визирей, пустынь, султанов, древних гробниц, запрятанных под песками, звёздных ночей, таинственных караванов, диких мечей, разящих и сталь, и камень, башен из белоснежной слоновой кости, ведьминых гобеленов из паутины.
В центре столицы - музыка, яства, гости, всяк позабыл про трудности и рутину. Центр столицы нынче раскрашен, звонок - День Маскарада любят сильнее прочих...
Только какой там праздник, когда ребёнок не доживет и до наступленья ночи.
В западных землях, в тёмной глухой лачуге Руфусу стало хуже от лихорадки. Мать сбилась с ног, вояка-отец испуган, знахарь суров, не строит большой загадки.
Мальчику летом только сравнялся годик, ясный, весёлый, сердце светлей алмаза...
Бабушка Хэллэ молча встает, выходит. Чёртов костёр зажёгся с седьмого раза.
Бабушка Хэл - потомок пустынных магов, ей колыбельной танец служил шаманий; пламя горит - не сделаешь и полшага, дым, завиваясь, гаснет в сыром тумане. Ветер с востока гонит в долину тучи, дождь разразился громом с водою пресной...
Бабушка Хэллэ знает - так будет лучше, смотрит в костер и хрипло заводит песню.
"Мёдом июльским, лавой, седой грозою, отблеском свеч в янтарных глазах ифрита, искрами звезд, горячей моей слезою, жаром свечи откликнись, услышь, приди ты. Вспомни, Огонь, истлевшие эти мантры, внука спаси, позволь совершиться счастью...
Солнцем пустынным,
шкурою саламандры.
сделай его своею бессмертной частью."
Земли Азганты - северный край суровый, край диких рун, гранитных могучих замков, смелых людей, скупых на любое слово, беглых комет, видений, небесных знаков, снов и легенд, пиратской лихой удачи, гоблинов, что на солнце замрут навеки...
Нынче в Азганте лето, а это значит - тают снега, проснувшись, бушуют реки, сотни огней ночами мерцают с фьорда, ветер доносит гулкие звуки моря...
Но тишина в палатах владыки-лорда. С дочкой его случилось большое горе.
Сотни врачей сменялись и уходили, те же диагнозы, скорбные взгляды - те же. Свет покидает щёки малютки Диллы, с каждой минутой сердце стучит всё реже.
Море шумит и точит скалу в заливе, город отсюда - тёмный и одинокий. Небо темнеет - будет неслабый ливень, только вода - не враг чародею-Йокки. Тот кто умеет видеть и дно морское, знает, что было в прошлом, что ждёт в грядущем. Йокки-волшебник стар, молчалив, спокоен. Если поможет - так будет даже лучше.
Тучи над ним - всё больше, темнее, гуще. Первые капли ткут водяную стену.
Голос у Йокки ладный, мотив тягучий, песня летит, врезаясь в морскую пену.
"Быстрым теченьем, талой речной водою, песней русалок, светом морских жемчужин, лейся, кипи, приди, совладай с бедою, только скорей - девчонке намного хуже. Сделай её сиреною, водной нимфой, дочкой приёмной, белой рекою горной...
Только скорее - близится время мифа
Только скорее - близится время шторма."
Как началась война - уж никто не помнит, глупо, но ей не видно конца и края. Копья сверкают, пену роняют кони, вместо баллад наскучивший марш играет...
В Аль-го куют щиты и не спят солдаты, люди Азганты точат свои катаны...
Руфус - душа отряда, хмельное злато, тёмное пламя, смуглый собрат шайтана. Рыжие космы, хитрый раскосый прищур, смел и удачлив, словно нашедший клевер...
Враг их среди пустынной равнины ищет, путь их недолог - прямо, вперед, на север.
А вдалеке, за пылью, за южным ветром, конный отряд навстречу солдатам скачет. До столкновенья где-то полсотни метров, руны на звонкой стали ведут к удаче. Дилле здесь каждый дорог, и нужен - каждый, но не уйти - обязанность командира...
...Взгляд на неё в момент прогоняет жажду, серым дождем танцует её рапира. Голос её овеян весенним бризом, черты тонки, и кожа белей коралла...
Битва не стала ни для кого сюрпризом. Крики, атака, стрелы и звон металла.
...Так и бывает - чтобы всё вдруг померкло, хватит порою жеста, улыбки, взгляда.
И посреди насилия, крови, пекла,
Руфус и Дилла вдруг оказались рядом.
"-Тенью шафрана, первым цветком мимозы, бездною слов неслышной моей молитвы..."
"-Видеть тебя в рисунках осенней грёзы, а отыскать в какой-то нелепой битве..."
"-Столько ждала, а всё разрешилось боем...но почему я будто вернулась в детство?..."
"-Просто теперь я здесь,
Я теперь с тобою,
и от меня уже никуда не деться."
Что было дальше - нынче никто не помнит, всяк привирает, каждый на лад свой делит...
Только перо пока что в моих ладонях. Я расскажу, как было на самом деле.
Знаешь, порой хватает прикосновенья, первого слова, верного поцелуя.
Море пришло огромной солёной тенью, до облаков - холодные злые струи. Пламя пришло грозою и дерзким смехом, южным бураном, дерзкою песней барда...
Вместе они срывали с людей доспехи, гнулись мечи и плавились алебарды, море шумело, рушило все заставы, в саже и прахе рушились баррикады, молнии били в воинские уставы, ветер срывал остатки былой бравады, порох стал скользкой тиною в сотнях бочек, карты истлели, полк превращен в пустыню...
Эта война закончилась ближе к ночи.
Все по домам,
обед уже год как стынет.
Руфус и Дилла так и исчезли вместе, как растворились в бешеной круговерти...
Только ты, друг, не те выбираешь песни, если подумал что-то на тему смерти.
Столько искать тебя средь опавших листьев, вечных снегов, безликой чужой одежды, видеть тебя сквозь сотню фальшивых истин, всё заменив одною своей надеждой.
Быть бы морским пиратом, вторым пилотом, ждать бы ветров, удачи - но не ответа....
...Солнце моё - за следующим поворотом. Сквозь темноту я чувствую жар рассвета.
но накрывает всегда внезапно — бомбой на скверах и площадях.
мы научились различным трюкам - так, что не снилось и циркачам. стерпим уход и врага и друга, небо попрём на своих плечах. если ты сильный, пока ты молод - что тебе горе и нищета?
только когда настигает холод - Бог упаси не иметь щита. это в кино всё легко и колко - помощь друзей, волшебство, гроза... здесь на окне ледяная корка, и у метели твои глаза. если бесцветно, темно и страшно, выход не виден и за версту...
...те, кто однажды вступил на стражу, будут стоять на своем посту.
старый трамвай тормозит со стоном, ярко искрятся во тьме рога. сумку хватай и беги из дома, кто будет вправе тебя ругать? мысли по ветру - легко и быстро, будто вовек не прибавят лет... значит, шли к чёрту своих Магистров, быстро садись и бери билет. небо - чужое, свои кумиры, кружит волшебной каймою стих... даже пусть где-то ты центр Мира - сможет ли это тебя спасти? в Ехо дела не бывают плохи, беды - нестрашные мотыльки. вот мне пятнадцать, и я в лоохи - кто еще помнит меня таким? гибель моя обитает в птице, жизнь обращается к нам на "вы" - эй, а не хочешь ли прокатиться вниз по мерцающим мостовым? орден за Орден, и брат за брата, только звенит в глубине струна - мысль о том, что пора обратно - и есть твоя Тёмная Сторона. мантию снять, и стянуть корону, скабой завесить дверной глазок; бросить монетку на дно Хурона, чтобы приснился еще разок.
в мире другом зацветает вереск, как не тасуй - наверху валет. где бы ты ни был, я здесь надеюсь, что ты умеешь вставать на след.
поезд летит, заедают дверцы, в Лондоне холодно в ноябре. если еще не разбито сердце, так ли уж важно, кто здесь храбрей? гул заголовков — "волна террора", "происки Лорда", "борьба за трон"...только какая судьба, авроры, если семнадцать, и ты влюблен? хитрость, мозги, доброта, отвага, страшно ли, мальчик? ничуть, ничуть...можно не быть с гриффиндорским флагом, чтобы сражаться плечом к плечу. старая песня, тебе не знать ли: дружба - и воин, и проводник; самого сильного из заклятий нет ни в одной из запретных книг. палочка, клетка, за плечи лямка, чуточку пороха брось в камин - глупо всю жизнь ждать письма из замка, нужно садиться писать самим. здесь не заклятья - скорей патроны, маггловский кодекс, извечный рок... где-то вдали стережёт Патронус зыбкие грани твоих миров. старые сны накрывают шалью, чьи-то глаза сберегут от пуль — я замышляю одну лишь шалость, карта, скорей, укажи мне путь.
раз уж пришёл - никуда не деться, строчки на стенах укажут путь. волчья тропа охраняет детство - значит, мы справимся как-нибудь. струйка из крана - заместо речки, зубы порою острей меча; ночь старых Сказок продлится вечно - или пока не решишь смолчать. кто выделяется - тот опасен, лучше не знать ни о чём лихом... но почему в надоевшем классе пахнет корою и влажным мхом? но почему всё сильнее знаки, руки - прозрачнее и светлей? странные песни поёт Табаки, древние травы бурлят в котле, пальцы Седого скользят небрежно, вяжет холщовый мешок тесьма... если сумеешь найти надежду, то соберёшь её в талисман. но почему всё сильнее знаки, ветер за окнами сер и тих; все коридоры ведут к Изнанке - хватит ли духа туда пойти? пусть нелегко и пусты пороги, истина, вообщем, совсем проста - здесь ты становишься тем в итоге, кем ты нашёл в себе силы стать.
строчки из книги - тоска, потеха, пусть тебе скажут, мол, что на том?...
Дом никогда не бросает тех, кто взял, и однажды поверил в Дом.
знаю, ты скажешь - «всего лишь книги», я не дурак, отдаю отчет. будут любимых родные лики, будет опорой в беде плечо. будет несметная сотня плюсов, что в своё время пришлёт судьба; полную цену своих иллюзий я отложил в кладовые лба. знаю, что скоро добью все цели, смело решится любой вопрос...
ну а пока - кружит домик Элли, трубку в дыму набивает Холмс. чай наливает, смеясь, Алиса, Хаку летит - за верстой верста, тихо шагают за дудкой крысы, робко подходит к звезде Тристан, Мортимер вслух оживляет строчки - эй, Сажерук, вот и твой черед!... Бильбо сбегает от эльфов в бочке, Герда бежит через колкий лёд. в детстве бежать при любой погоде с книжкой во двор - и пойди найди...
вот вспоминаешь, и так выходит - ты никогда не бывал один.
путь до окраин довольно долог; Джей задремал, опустив лицо.
войско выходит из книжных полок и окружает его кольцом.
И от нас, чем мы старше, реже будут требовать крупных жертв
Ни измен, что по сердцу режут, ни прыжков из вулканных жерл,
Не заставят уйти из дома, поменять весь привычный быт,
Ни войны, ни глухого грома, ни тягучей дурной судьбы.
Нет, всё будет гораздо проще, без кошмаров и мыльных драм,
Будут тихими дни и ночи, будут сны без огня и драк
И закат в одеяньи алом будет спать на твоих плечах...
...Но готовься сражаться в малом - в самых крохотных мелочах.
Не влюбляйся в пустые вещи и не слушай чужую тьму,
Помни - часто ты сам тюремщик, что бросает себя в тюрьму,
Даже если не мысли - сажа, даже если не стон, а крик
Никогда не считай неважным то, что греет тебя внутри.
Знаешь, это сложней гораздо, путь нехожен, забыт, колюч
Каждый в сердце лелеет сказку, эта сказка - твой главный ключ
И неважно, что там с сюжетом, кто в ней дышит и кто живёт.
Просто помни, что только это может двигать тебя вперёд.
Будь спокойным, как пух и лучик, никогда не борись с людьми
Ты - часть мира: коль станешь лучше, значит этим меняешь мир
Мир велик и неодинаков, он маяк, но и он - свеча.
Если ты ожидаешь знака
Вот он, знак:
начинай
сейчас.
Здесь, на Дороге, в небе поёт лазурь, каждый рассвет, смеясь, отливает медью. Здесь, как безумный, песни поешь грозе, ловишь в ладонь холодные капли-точки...
Кажется, я нашла здесь себе друзей - братик, ты им понравишься, это точно.
Здесь на вес золота музыка и слова; тихие сумерки, песни, глаза, объятья. Я научилась драться и колдовать, и, я уверена, справлюсь с твоим заклятьем.
Если бы знать, во что ты там превращен...в хищную птицу, в рыбу, в степного зверя?
Ночь укрывает землю своим плащом. Завтра я буду ближе.
Я в это верю.
*
Крылья болят, лететь еще далеко, тысячи верст оставлены за плечами. Сколько уже - наверное, семь веков, как на тебя наложены эти чары? Столько веков, и память твоя молчит, и нам обоим, черт, никуда не деться...Я иногда слежу за тобой в ночи - спишь ты все так же сладко, совсем как в детстве. Ты повзрослела - скулы, глаза и стать, наши пути идут по своим законам...
Да, и тебе наверно не стоит знать, что ты когда-то тоже была драконом.
Сон твой лежит за озеро, через мост, там ждет чудовище, криком подобно грому.
Мне снится только россыпь холодных звезд - тая, они освещают дорогу к дому.
...Но живым теплом июль накрывает лица, по утрам в окно стучится несмелый лучик. Отворить калитку, тихо прокрасться мимо, по песку пройтись, к прибою, к солёным волнам. Танцевать, молчать, быть магом, факиром, мимом, ощущать себя другим, настоящим, полным. Танцевать, морским ветрам подставлять ладони, танцевать, забыв о шефе, заказах, планах...
И когда уедет Кевин, то он запомнит не работу, а ракушки во всех карманах.
Дождь идёт давно - противный, сырой, осенний, но у Волка нет зонта - да зачем он сдался! Как рука болит - наверное с воскресенья, он тогда, кажись, неплохо совсем подрался. А кругом течёт ноябрь, кипит рутина, ни на пиво, ни на хлеб не осталось денег. Эх, хорош сейчас, наверно - фингал, щетина, под глазами в три ряда залегают тени. Вдруг пристанут, вдруг подумают, что бродяга, он отбился б, не впервой-то, давно знакомо...
....Но в кармане куртки дрыхнет щенок-дворняга. Не простыл бы, донести бы скорей до дома.
Волк не то что бы любитель зверюг и бестий - погляди, зараза, морду от капель прячет! - просто тот дрожал, скулил и сидел на месте...Волк в какой-то из моментов не смог иначе. Волк заходит в дом, кидает ботинки в угол, осторожно выпускает щенка погреться - тот еще дрожит, немного еще испуган, но уже спокойней бьется собачье сердце. С них двоих воды - как в море в момент прилива, что там нужно-то: ошейник, игрушки, миски?...
На неделе Волк идет в магазин за пивом, и, ругнувшись, покупает взамен сосиски.
А тропа ведёт сквозь вереск, в пустую рощу, до малейших черт знакомы ему дороги. Вот еще чуть-чуть, тропинка тепла наощупь, в молодой траве ступают босые ноги. А вокруг пруды - серебряные оконца, через полчаса - дождешься? - и солнце выйдет.
Но Реон не видит мая, не видит солнца. Он, по правде-то, вообще ничего не видит.
Ожиданье пахнет горькой лесной смолою, темнота не терпит света, не терпит сказок...
Но слышны шаги - с рассветом приходит Хлоя, и приносит вместе с голосом сотню красок.
...А потом уже ни ветра, ни слов не слышно, меж сплетенных пальцев вьются строкой легенды. Для двоих открыты звезды, открыты крыши, океан вдали несётся атласной лентой. Он её глазами видит густую зелень, городской трамвай, вдали - очертанья пашен...
А она в его - как ведьмы готовят зелья, как летит пегас среди изумрудных башен, как блестит в пещере гномьей гора алмазов, паруса вздымает ветер - послушен, ласков...
Темнота не терпит света, не терпит сказок. Но она сама - всего лишь дурная сказка.
*
Говорят, он ходит мягко, всегда во фраке, не вглядишься - и подвоха-то не почуешь. Сторонятся те его, кто читает знаки, не растут цветы в долинах, где он ночует. Он всегда улыбчив, мягок, умён, надушен - это враки всё, что пахнет огнём и серой.
Он придёт к тебе, сомненьем терзая душу, он подарит вместо страхов уют и серость. Это он прошепчет тихо - "сдавайся лучше", это он - "не сможешь, тише, да бросить легче", подберет к тебе твой самый постыдный ключик, закидав делами, скажет забыть про вечность...
Говорят, что он успешен, что он спокоен, не боится, мол, ни нас, ни себя, ни Бога....
...Но когда танцует Кевин среди прибоя, но когда у Волка кто-то скулит под боком, но когда Реона сердце лучится пеньем, но когда у Хлои песня бежит рекою...
Господин по фраке мучается мигренью,
и уходит в тень,
становится темнотою.
Коли понравилось, авторов сами найдёте.
Хорошо, что нет России.
Хорошо, что Бога нет.
Только желтая заря,
Только звезды ледяные,
Только миллионы лет.
Хорошо — что никого,
Хорошо — что ничего,
Так черно и так мертво,
Что мертвее быть не может
И чернее не бывать,
Что никто нам не поможет
И не надо помогать.
https://youtu.be/dHgfJUAobxA
>>651565
Вот тебе классический шедевр из прошлого треда, маня:
Из ржавой ванны, как из гроба жестяного,
Неторопливо появляется сперва
Вся напомаженная густо и ни слова
Не говорящая дурная голова.
И шея жирная за нею вслед, лопатки
Торчащие, затем короткая спина,
Ввысь устремившаяся бедер крутизна
И сало, чьи пласты образовали складки.
Чуть красноват хребет. Ужасную печать
На всем увидишь ты; начнешь и замечать
То, что под лупою лишь видеть можно ясно:
«Венера» выколото тушью на крестце…
Все тело движется, являя круп в конце,
Где язва ануса чудовищно прекрасна.
>Кричащий подросток, которого сейчас читают только в контексте времени.
Кого-то читают вне контекста времени?
>Хотя вам он вам, говноедам, даже в переводе заходит.
С чего ты взял, что он мне хоть как-то заходит? "Двачер" — это оскорбительное слово в приличных кругах.
Хотя, давай взглянем правде в лицо, тебе ведь лишь бы пиструн на себя потянуть, да в элитария на публику поиграть. Жалкое созданьице.
>>651644
А ты откуда нахуй такой нарисовался? А ну съебалась, сопля.
Лол, с кем ты там беседуешь, бояры перепил али что? Твой единственный собеседник — это твой закадычный друг Ванюша, с которым вы, под этиловый приход, друг друга обслуживаете минетом за неимением бабы. Элитарием ты, может, почувствовал себя, когда форсил "Благоволительниц" на этой доске, но и то был мираж, обусловленный ударом мочи в голову. Так что обтекай и не смей впредь подавать голос.
Гой попущенный, ты снова на связь выходишь? Если ты не вдупляешь смысловой нагрузки с первого раза, то повторю тогда снова, что я хуй клал на твое мнение о себе, и твой шизофаический бред, вызванный алкогольной зависимостью твоей тупорылой мамаши, во время которой она пыталась вынести тебя в своей разъебанной хачами матке. Теперь понятно, ебло недоношенное?
пишу годно, значит годно
Ходасевич вообще годный тип
___________________________________________________
>Улица провалилась, как нос сифилитика.
Река - сладострастье, растекшееся в слюни.
Отбросив белье до последнего листика,
сады похабно развалились в июне.
Я вышел на площадь,
выжженный квартал
надел на голову, как рыжий парик.
Людям страшно - у меня изо рта
шевелит ногами непрожеванный крик.
Но меня не осудят, но меня не облают,
как пророку, цветами устелят мне след.
Все эти, провалившиеся носами, знают:
я - ваш поэт.
Как трактир, мне страшен ваш страшный суд!
Меня одного сквозь горящие здания
проститутки, как святыню, на руках понесут
и покажут богу в свое оправдание.
И бог заплачет над моею книжкой!
Не слова - судороги, слипшиеся комом;
и побежит по небу с моими стихами под мышкой
и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.
Бля, любимый этот стих у Анненского.
Мне где-то целая статья попадалась, в которой было написано, кто кого в жопу ебал и кто был по маленьким мальчикам из деятелей серебряного века. Короче, пидоры они там все.
Есть ценители?
Себя мне увидеть жалко,
Я такой нежный и голубой,
Да и не послушается палка,
Обструганная тобой.
Но вот подойдёшь ты дорогой,
Которой я навстречу шёл,
И вспомню я карающего Бога,
И вспомню вершины зол.
Теперь твой удар ужасен,
И не сладок, и не могуч.
Ты видишь - мой взгляд стал ясен.
Ещё камней навьючь!
Быть может, станет легче,
А может быть, и тяжелей.
Я предчувствую свой поздний вечер.
Ударь! Приласкай! Согрей!
Обстругали бы палку этому голубку?
>Бодлер ебал негритянок
красавчик
>>Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать;
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.
Проснусь, и в темноте, со стула,
где спички и часы лежат,
в глаза, как пристальное дуло,
глядит горящий циферблат.
Закрыв руками грудь и шею,-
вот-вот сейчас пальнет в меня!-
я взгляда отвести не смею
от круга тусклого огня.
Оцепенелого сознанья
коснется тиканье часов,
благополучного изгнанья
я снова чувствую покров.
Но, сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг!
Поворачивали дула
В синем холоде штыков,
И звезда на нас взглянула
Из-за дымных облаков.
Наши кони шли понуро,
Слабо чуя повода.
Я сказал ему: — Меркурий
Называется звезда.
Перед боем больно тускло
Свет свой синий звезды льют…
И спросил он:
— А по-русски
Как Меркурия зовут?
Он сурово ждал ответа;
И ушла за облака
Иностранная планета,
Испугавшись мужика.
Тихо, тихо…
Редко, редко
Донесется скрип телег.
Мы с утра ушли в разведку,
Степь и травы — наш ночлег.
Тихо, тихо…
Мелко, мелко
Полночь брызнула свинцом,-
Мы попали в перестрелку,
Мы отсюда не уйдем.
Я сказал ему чуть слышно:
— Нам не выдержать огня.
Поворачивай-ка дышло,
Поворачивай коня.
Как мы шли в ночную сырость,
Как бежали мы сквозь тьму —
Мы не скажем командиру,
Не расскажем никому.
Он взглянул из-под папахи,
Он ответил:
— Наплевать!
Мы не зайцы, чтобы в страхе
От охотника бежать.
Как я встану перед миром,
Как он взглянет на меня,
Как скажу я командиру,
Что бежал из-под огня?
Лучше я, ночной порою
Погибая на седле,
Буду счастлив под землею,
Чем несчастен на земле…
Полночь пулями стучала,
Смерть в полуночи брела,
Пуля в лоб ему попала,
Пуля в грудь мою вошла.
Ночь звенела стременами,
Волочились повода,
И Меркурий плыл над нами —
Иностранная звезда.
1927 г.
Хочешь, посру в тебя, мой хороший?
Над шумною рекой
Качает черт качели
Мохнатою рукой.
Качает и смеется,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Доска скрипит и гнется,
О сук тяжелый трется
Натянутый канат.
Снует с протяжным скрипом
Шатучая доска,
И черт хохочет с хрипом,
Хватаясь за бока.
Держусь, томлюсь, качаюсь,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Хватаюсь и мотаюсь,
И отвести стараюсь
От черта томный взгляд.
Над верхом темной ели
Хохочет голубой:
- Попался на качели,
Качайся, черт с тобой!-
В тени косматой ели
Визжат, кружась гурьбой:
- Попался на качели,
Качайся, черт с тобой!-
Я знаю, черт не бросит
Стремительной доски,
Пока меня не скосит
Грозящий взмах руки,
Пока не перетрется,
Крутяся, конопля,
Пока не подвернется
Ко мне моя земля.
Взлечу я выше ели,
И лбом о землю трах!
Качай же, черт, качели,
Все выше, выше... ах!
Об овациях всенародному палачу,
О погибших
и погибающих
в катакомбах
Нержавеющий
и незыблемый
стих ищу.
Не подскажут мне закатившиеся эпохи
Злу всемирному соответствующий размер,
Не помогут -
во всеохватывающем
вздохе
Ритмом выразить,
величайшую
из химер.
Ее поступью оглушенному, что мне томный
Тенор ямба с его усадебною тоской?
Я работаю,
чтоб улавливали
потомки
Шаг огромнее
и могущественнее,
чем людской.
Чтобы в грузных, нечеловеческих интервалах
Была тяжесть, как во внутренностях Земли,
Ход чудовищ,
необъяснимых
и небывалых,
Из-под магмы
приподнимающихся
вдали.
За расчерченною, исследованною сферой,
За последнею спондеической крутизной,
Сверх-тяжелые,
транс-урановые
размеры
В мраке медленно
поднимаются
предо мной.
Опрокидывающий правила, как плутоний,
Зримый будущим поколеньям, как пантеон.
Встань же, грубый,
неотшлифованный,
многотонный,
Ступенями
нагромождаемый
сверх-пэон!
Не расплавятся твои сумрачные устои,
Не прольются перед кумирами, как елей!
Наши судороги
под расплющивающей
пятою,
Наши пытки
и наши казни
запечатлей!
И свидетельство
о склонившемся
к нашим мукам
Уицраоре, угашающем все огни,
Ты преемникам -
нашим детям -
и нашим внукам -
Как чугунная
усыпальница,
сохрани.
И вдруг просыпался в тревоге, как в поезде, сбавившем ход.
Окном незашторенно-голым квартира глядела во тьму.
Полночный, озвученный гулом пейзаж открывался ему.
Окраины, чахлые липы, погасшие на ночь ларьки,
Железные вздохи и скрипы, сырые густые гудки,
И голос диспетчерши юной, красавицы наверняка,
И медленный грохот чугунный тяжелого товарняка.
Там делалось тайное дело, царил чрезвычайный режим,
Там что-то гремело, гудело, послушное планам чужим,
В осенней томительной хмари катился и лязгал металл,
И запах цемента и гари над мокрой платформой витал.
Но ярче других ощущений был явственный, родственный зов
Огромных пустых помещений, пакгаузов, складов, цехов —
И утлый уют неуюта, служебной каморки уют,
Где спят, если будет минута, и чай обжигающий пьют.
А дальше — провалы, пролеты, разъезды, пути, фонари,
Ночные пространства, пустоты, и пустоши, и пустыри,
Гремящих мостов коромысла, размазанных окон тире -
Все это исполнено смысла и занято в тайной игре.
И он в предрассветном ознобе не мог не почувствовать вдруг
В своей одинокой хрущобе, которую сдал ему друг,
За темной тревогой, что бродит по городу, через дворы, —
Покоя, который исходит от этой неясной игры.
Спокойнее спать, если кто-то до света не ведает сна,
И рядом творится работа, незримому подчинена,
И чем ее смысл непостижней, тем глубже предутренний сон,
Покуда на станции ближней к вагону цепляют вагон.
И он засыпал на рассвете под скрип, перестуки, гудки,
Как спят одинокие дети и брошенные старики —
В надежде, что все не напрасно и тайная воля мудра,
В объятьях чужого пространства, где длится чужая игра.
Свеча сгоревшая трещит,
Перо в тетрадке записной
Головку женскую чертит:
Воспоминанье о былом,
Как тень, в кровавой пелене,
Спешит указывать перстом
На то, что было мило мне.
Слова, которые могли
Меня тревожить в те года,
Пылают предо мной вдали,
Хоть мной забыты навсегда.
И там скелеты прошлых лет
Стоят унылою толпой;
Меж ними есть один скелет —
Он обладал моей душой.
Как мог я не любить тот взор?
Презренья женского кинжал
Меня пронзил… но нет — с тех пор
Я все любил — я все страдал.
Сей взор невыносимый, он
Бежит за мною, как призрак;
И я до гроба осужден
Другого не любить никак.
О! я завидую другим!
В кругу семейственном, в тиши,
Смеяться просто можно им
И веселиться от души.
Мой смех тяжел мне как свинец:
Он плод сердечной пустоты…
О боже! вот что, наконец,
Я вижу, мне готовил ты.
Возможно ль! первую любовь
Такою горечью облить;
Притворством взволновав мне кровь,
Хотеть насмешкой остудить?
Желал я на другой предмет
Излить огонь страстей своих.
Но память, слезы первых лет!
Кто устоит противу них?
Когда к тебе молвы рассказ
Мое названье принесет
И моего рожденья час
Перед полмиром проклянет,
Когда мне пищей станет кровь
И буду жить среди людей,
Ничью не радуя любовь
И злобы не боясь ничьей:
Тогда раскаянья кинжал
Пронзит тебя; и вспомнишь ты,
Что при прощанье я сказал.
Увы! то были не мечты!
И если только, наконец,
Моя лишь грудь поражена,
То, верно, прежде знал творец,
Что ты страдать не рождена.
Передо мной лежит листок,
Совсем ничтожный для других,
Но в нем сковал случайно рок
Толпу надежд и дум моих.
Исписан он твоей рукой,
И я вчера его украл,
И для добычи дорогой
Готов страдать — как уж страдал!
Какая же хуевая дикция у девушки из вебмки.
>>653662
Тебе не кажется, что ты - пидор?
Zapiski Mal'te Lauridsa Brigge: roman
Нет чудес
Я не первый не последний
Не какой-нибудь а средний
Что же
Можно жить и без
Можно пить
И даже есть
И ходить
И даже сесть
Только очень трудно спать
Снег да крыши
Вот опять
Завивается вихор
И срывается во двор
Вот у неба дрогнул край
Где-то движется трамвай
А на кухне дремлет газ
С газом нужен глаз да глаз
Безо льда и подо льдом
Утром вечером и днем
И сейчас наверняка
Под мостом течет река
Рябь застыла как раскат
Милицейского свистка
Ночью очень трудно спать
Ночью надо бы искать
Ночью надо бы ловить
Кто полез на белый скат
Кто задумал удивить
Всех соседей
Поутру
Подбежать остановить
И сказать
Послушай друг
Ты не первый не последний
Ты такой как я ты средний
Значит можешь жить и без
Знаю - без не интерес
Только нынче подождем
Нынче речка подо льдом
Все устроится и днем
Пусть себе идет трамвай
И потом
Жить не можешь
Это врешь
Врешь
Сам собой
Ты не помрешь
Не помрешь
Сам собой ты не помрешь
А трамвай тут ни при чем
I love to see, when leaves depart,
The clear anatomy arrive,
Winter, the paragon of art,
That kills all forms of life and feeling
Save what is pure and will survive.
Already now the clanging chains
Of geese are harnessed to the moon:
Stripped are the great sun-clouding planes:
And the dark pines, their own revealing,
Let in the needles of the noon.
Strained by the gale the olives whiten
Like hoary wrestlers bent with toil
And, with the vines, their branches lighten
To brim our vats where summer lingers
In the red froth and sun-gold oil.
Soon on our hearth's reviving pyre
Their rotted stems will crumble up:
And like a ruby, panting fire,
The grape will redden on your fingers
Through the lit crystal of the cup.
Я весь - как взмах неощутимых крыл,
Я звук, я вздох, я зайчик на паркете,
Я легче зайчика: он - вот, он есть, я был.
Но, вечный друг, меж нами нет разлуки!
Услышь, я здесь. Касаются меня
Твои живые, трепетные руки,
Простертые в текучий пламень дня.
Помедли так. Закрой, как бы случайно,
Глаза. Еще одно усилье для меня -
И на концах дрожащих пальцев, тайно,
Быть может, вспыхну кисточкой огня.
Москва, и град Петров, и Константинов град –
Вот царства русского заветные столицы...
Но где предел ему? и где его границы –
На север, на восток, на юг и на закат?
Грядущим временам судьбы их обличат...
Семь внутренних морей и семь великих рек...
От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,
От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная...
Вот царство русское... и не прейдет вовек,
Как то провидел Дух и Даниил предрек.
Русь гулящая
В деревнях погорелых и страшных,
Где толчется шатущий народ,
Шлендит пьяная в лохмах кумашных
Да бесстыжие песни орет.
Сквернословит, скликает напасти,
Пляшет голая — кто ей заказ?
Кажет людям срамные части,
Непотребства творит напоказ.
А проспавшись, бьется в подклетьях,
Да ревет, завернувшись в платок,
О каких-то расстрелянных детях,
О младенцах, засоленных впрок.
А не то разинет глазища
Да вопьется, вцепившись рукой:
"Не оставь меня смрадной и нищей,
Опозоренной и хмельной.
Покручинься моею обидой,
Погорюй по моим мертвецам,
Не продай басурманам, не выдай
На потеху лихим молодцам...
Вся-то жизнь в теремах под засовом..
Уж натешились вы надо мной...
Припаскудили пакостным словом,
Припоганили кличкой срамной".
Разве можно такую оставить,
Отчураться, избыть, позабыть?
Ни молитвой ее не проплавить,
Ни любовью не растопить...
Расступись же, кровавая бездна!
Чтоб во всей полноте бытия
Всенародно, всемирно, всезвездно
Просияла правда твоя
https://stihi.ru/avtor/grishalataria
В отчаяньи от злых рутин
На коленях молитвенно шепчу
Батюшка подай на героин
Буду часто молитвы шептать
Свой лоб в поклонах разобью
Годами посты соблюдать
Батюшка героин отмолю
Ведь прекрасно добро вершить
И овечку в стадо загнать
Вам Господь повелел простить
И погибающим подавать
Вы же постигли радость света
И мудрости глубин
Любите грешников многие лета!
Батюшка, подай на героин!
На помойке с бомжами https://stihi.ru/avtor/pnd13
Заставь себя дождаться ночи,
Укройся пыльной головой.
Больные точки сопряжений,
Отдельную - назвав доской.
Отчасти сумрачной картиной,
Предвидя пятничный испуг.
Засни в 12 дня, наглее,
Надев на нервы - шепот букв.
Наш анончик опочил.
Тихо вылез бампик маленький
И сычину разбудил :з
Потемнели срубы от воды,
В колеях пузырятся потоки.
Затянув кисейкою сады,
Дробно пляшет дождик одинокий,
Вымокла рябинка за окном,
Ягоды блестят в листве, как бусы.
По колоде, спящей кверху дном,
Прыгает в канавке мальчик русый.
Изумрудной рощи и сады.
В пепле неба голубь мчится к вышке.
Куры на крыльце, поджав хвосты,
Не спускают сонных глаз с задвижки.
Свежий дождь, побудь, побудь у пас!
Сей свое серебряное семя...
За ворота выбегу сейчас
И тебе подставлю лоб и темя.
Я что-то не могу понять, к чему здесь выделенное болдом предложение?
Замираю у окна — Саша Черный:
Замираю у окна.
Ночь черна.
Ливень с плеском лижет стекла.
Ночь продрогла и измокла.
Время сна.
Время тихих сновидений,
Но тоска прильнула к лени,
И глаза ночных видений
Жадно в комнату впились.
Закачались, унеслись.
Тихо новые зажглись…
Из-за мокрого стекла
Смотрят холодно и строго,
Как глаза чужого бога,—
А за ними дождь и мгла.
Лоб горит.
Ночь молчит.
Летний ливень льнёт и льётся.
Если тело обернется,—
Будет свет,
Лампа, стол, пустые стены,
Размышляющий поэт
И глухой прибой вселенной.
И еще нравится Стилизованный осел от того же автора:
Голова моя — темный фонарь с перебитыми стеклами,
С четырех сторон открытый враждебным ветрам.
По ночам я шатаюсь с распутными, пьяными Феклами,
По утрам я хожу к докторам.
Тарарам.
Я волдырь на сиденье прекрасной российской словесности,
Разрази меня гром на четыреста восемь частей!
Оголюсь и добьюсь скандалёзно-всемирной известности,
И усядусь, как нищий-слепец, на распутье путей.
Я люблю апельсины и все, что случайно рифмуется,
У меня темперамент макаки и нервы как сталь.
Пусть любой старомодник из зависти злится и дуется
И вопит: «Не поэзия — шваль!»
Врешь! Я прыщ на извечном сиденье поэзии,
Глянцевито-багровый, напевно-коралловый прыщ,
Прыщ с головкой белее несказанно-жженой магнезии,
И галантно-развязно-манерно-изломанный хлыщ.
Ах, словесные, тонкие-звонкие фокусы-покусы!
Заклюю, забрыкаю, за локоть себя укушу.
Кто не понял — невежда. К нечистому! Накося — выкуси.
Презираю толпу. Попишу? Попишу, попишу...
Попишу животом, и ноздрей, и ногами, и пятками,
Двухкопеечным мыслям придам сумасшедший размах,
Зарифмую все это для стиля яичными смятками
И пойду по панели, пойду на бесстыжих руках...
Бомж срал под длинною копной печальной ивы,
И думал думу тяжкую в тиши неторопливой.
Над ним, не нарушая мыслей строй,
Зеленых мух, жужжа, кружился рой.
И вот как будто бы позорная стрела,
Из тухлой жопы наконец кусок говна,
Как дохлый эмбрион, потужно вылез,
Обмазав ляжки, что и так сто лет не мылись.
И в тот же миг к нему слетелись мухи
Со всех сторон. Как бабки-повитухи,
Кружиться стали у вонючего плода.
Для мух говно - шедевр, господа!
Гэри Снайдер
КСТАТИ О ПОЭТАХ
Поэты Земли
Которые пишут короткие стихи
Не нуждаются ни в чьей помощи.
Поэты Воздуха
Обгоняют легчайшие вихри
А иногда отдыхают на смерчах.
Стих за стихом
Вертятся вокруг своей оси.
При минус пятидесяти
Нефть не течет
И пропан остается в цистерне.
Поэты Огня
Горят при абсолютном нуле
Доверху заправившись ископаемой любовью.
Первый
Поэт Воды
Шесть лет жил на дне.
Он был покрыт водорослями.
Жизнь в его стихах
Оставила миллионы мелких
Пестрых цепочек
Следов на грязи.
С Солнцем и Луной
В животе,
Поэт Космоса
Спит.
Нет предела небу -
Но его стихи,
Как дикие гуси,
Летят через край.
Поэт Ума
Не выходит из дома.
Пуст его дом
И нету в нем стен.
Его стихи
Видны со всех сторон,
Отовсюду,
Одновременно.
Перевел Ян
As For Poets
by Gary Snyder
As for poets
The Earth Poets
Who write small poems,
Need help from no man.
The Air Poets
Play out the swiftest gales
And sometimes loll in the eddies.
Poem after poem,
Curling back on the same thrust.
At fifty below
Fuel oil won't flow
And propane stays in the tank.
Fire Poets
Burn at absolute zero
Fossil love pumped backup
The first
Water Poet
Stayed down six years.
He was covered with seaweed.
The life in his poem
Left millions of tiny
Different tracks
Criss-crossing through the mud.
With the Sun and Moon
In his belly,
The Space Poet
Sleeps.
No end to the sky-
But his poems,
Like wild geese,
Fly off the edge.
A Mind Poet
Stays in the house.
The house is empty
And it has no walls.
The poem
Is seen from all sides,
Everywhere,
At once.
Restlessly turned moistened your mouth with your tongue.
Pouring my wine in your eyes caged mine... glowing
Touching your face my fingers strayed... knowing.
I called you lady of the dancing water.
Blown autumn leaves shed to the fire where you laid me
Burn slow to ash just as my days now seem to be.
I feel you still always your eyes... glowing
Remembered hours salt, earth and flowers... flowing.
Farewell my lady of the dancing water.
Конечно. Правда, охуенно?
Ну ты ж один хуй так и читаешь в любом случае.
Можешь заменить на "Такие вот шедевры, господа!", если хочешь. Или еще как-нибудь, мне похуй.
>>649393 (OP)
>>649393 (OP)
Есть ещё стихотворения от тян в оп-посте?
подскажите
чё все так угорают по Целану?
Тг @roman3ch
ты ловко избежал позора.
Как долго я играла роль,
не опираясь на партнера!
К проклятой помощи твоей
я не прибегнула ни разу.
Среди кулис, среди теней
ты спасся, незаметный глазу.
Но в этом сраме и бреду
я шла пред публикой жестокой -
все на беду, все на виду,
все в этой роли одинокой.
О, как ты гоготал, партер!
Ты не прощал мне очевидность
бесстыжую моих потерь,
моей улыбки безобидность.
И жадно шли твои стада
напиться из моей печали.
Одна, одна - среди стыда
стою с упавшими плечами.
Но опрометчивой толпе
герой действительный не виден.
Герой, как боязно тебе!
Не бойся, я тебя не выдам.
Вся наша роль - моя лишь роль.
Я проиграла в ней жестоко.
Вся наша боль - моя лишь боль.
Но сколько боли. Сколько. Сколько.
как будто говоришь на заглавных
когда так смешно
но ты не харламов
ай can recruit ю
отдел кадров (hr)
под подушку держу макаров
восемь косяков как питер паркер
зеленый как tropical
да ладно, girl
ким пять с плюсом
пусси так вкусно
как будто готов за пусси
поехать на метро в кунцево
из японии
what are you doin? (че ты делоеш, сука)
я как отвёртка, bitch, i'm screwed up
будто хьюстон
без бородой, но благо как харден
На самом дне травы
Я спал, отдавшись лону
Когда подобно башенному звону
По скорлупе огромной головы
Ударил дождь и в бок меня, и в спину
И понял я, какой я страшно длинный –
На мне зрачки как бабочки открылись
И удивились – о, как удивились!
И вот американские стихи.
Друг издает студенческий журнал
Совместный — предпоследняя надежда
Не прогореть. Печатает поэзы
И размышления о мире в мире.
Студентка (фотографии не видел,
Но представляю: волосы до плеч
Немытые, щербатая улыбка,
Приятное открытое лицо,
Бахромчатые джинсы — и босая)
Прислала некий текст. Перевожу.
Естественно, верлибр. Перечисленья
Всего, на чем задерживался взгляд
Восторженный: что вижу, то пою.
Безмерная, щенячья радость жизни,
Захлеб номинативный: пляж, песком
Присыпанные доски, мотороллер
Любимого, банановый напиток
(С подробнейшею сноской, что такое
Банановый напиток; благодарен
За то, что хлеб иль, скажем,сигарета —
Пока без примечаний).
В разны годы
Я это слышал! «Я бреду одна
По берегу и слышу крики чаек.
А утром солнце будит сонный дом,
Заглядывая в радужные окна.
Сойду во двор — цветы блестят росою.
Тогда я понимаю: мир во мне!»
Где хочешь оборви — иль продолжай
До бесконечности; какая бездна
Вещей еще не названа! Салат
Из крабов; сами крабы под водой,
Еще не знающие о салате;
Соломенная шляпа; полосатый
Купальник и раздвинутый шезлонг…
Помилуйте! Я тоже так умею!
И — как кипит завистливая желчь! —
Все это на компьютере; с бумагой
Опять же ноу проблем; и в печать
Подписано не глядя — верный способ
Поехать в гости к автору! Меж тем
Мои друзья сидят по коммуналкам
И пишут гениальные стихи
В конторских книгах! А потом стучат
Угрюмо на раздолбанных машинках,
И пьют кефир, и курят «Беломор»,
И этим самым получают право
Писать об ужасе существованья
И о трагизме экзистенциальном!
Да что они там знают, эти дети,
Сосущие банановый напиток!
Когда бы грек увидел наши игры!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста,
Кто говорит цитатами, боясь
Разговориться о себе самом,
Привыкши прятать свой дрожащий ужас
За черною иронией, которой
Не будешь сыт! Что знают эти, там,
Где продается в каждом магазине
Загадочный для русского предмет:
Футляр для установки для подачи
Какао непосредственно в постель
С переключателем температуры!..
Но может быть… О страшная догадка!
Быть может, только там они и знают
О жизни! Не о сломанном бачке,
Не о метро — последнем, что еще
Напоминает автору о шпротах;
О нет,- о бытии как таковом!
Как рассудить? Быть может, там видней,
Что, Боже мой, трагедия не в давке,
Не в недостатке хлеба и жилья,
Но в том, что каждый миг невозвратим,
Что жизнь кратка, что тайная преграда
Нам не дает излиться до конца…
А все, что пишем мы на эти темы,
Безвыходно пропахло колбасой —
Столь чаемой, что чуть не матерьяльной!
А нам нельзя верлибром — потому,
Что эмпиричны наши эмпиреи.
Неразбериху, хаос, кутерьму
Мы втискиваем в ямбы и хореи.
Последнее, что нам еще дано
Иллюзией законченности четкой, —
Размер и рифма. Забрано окно
Строфою — кристаллической решеткой.
Зарифмовать и распихать бардак
По клеткам ученических тетрадок —
Единственное средство кое-как
В порядок привести миропорядок
И прозревать восход — или исход —
В безумной тьме египетской, в которой
Четверостишье держит небосвод
Последней нерасшатанной опорой.
1991
Вот вся русская поэзия такая. Какие-то рэперские конъюнктурные комментарии происходящего, заебали. А это все потому, что сказать нечего, но графомания распирает. Не надо блять комментировать ничего, делать отсылки. Не надо скрывать свою бесталанность за красивым ритмом и подниманием высоких тем.
Этот стих будет актуален и через 1000 лет, если мы останемся такими же даунами. Так что тут не заслуга стиха, а просто общей культурной отсталости, которой был поглощен и сам автор этого стиха. Нет, у нас есть хорошие авангардные авторы, русскоязычные, но я говорю именно про средний градус по больнице. Т е какая нибудь обычная бабушка со средним образование в США, например, нормально отнесется к верлибру, она вдумается в него и что-то извлечет, потому что это культура. А в России если обычный человек слышит стих без рифмы, то он реагирует как дебил на это, типа "как можно писать стихи без рифмы? Я тоже так могу" (и он даже не постарается вникнуть и посмотреть на вещи более широко, потому что такая культура).
Уплывает вдоль по горизонту,
Несмотря на ясную погоду,
Раскрывая дыма чёрный зонтик.
Мальчик думает: а я остался,
Снова не увижу дальних стран.
Почему меня не догадался
Взять с собою в море капитан?
Мальчик плачет. Солнце смотрит с высей
И прекрасно видимо ему:
На корабль голубые крысы
Принесли из Африки чуму.
Умерли матросы в белом морге,
Пар уснул в коробочке стальной,
И столкнулся пароходик в море
С ледяною синею стеной.
А на башне размышляет ангел,
Неподвижно бел в плетёном кресле.
Знает он, что капитан из Англии
Не вернётся никогда к невесте.
Что навек покинув наше лето,
Корабли ушли в миры заката,
Где грустят о севере атлеты,
Моряки в фуфайках полосатых.
Юнга тянет, улыбаясь, жребий,
Тот же самый, что и твой, мой Друг.
Капитан, где Геспериды? — В небе.
Снова север, далее на юг.
Музыка поёт в курзале белом.
Со звездой на шляпе в ресторан
Ты вошла, мой друг, грустить без дела
О последней из далёких стран,
Где уснул погибший пароходик
И куда цветы несёт река.
И моя душа, смеясь, уходит
По песку в костюме моряка.
>она вдумается в него и что-то извлечет
>и он даже не постарается вникнуть и посмотреть на вещи более широко
Поэзия - это формальное искусство, где эстетика языка играет ведущую роль по определению.
Ваши верлибры, которые вы тут постите, в большинстве случаев просто бесформенные короткие огрызки текста, без ритмики, рифмы и аллитераций, вообще блять без нихуя, тупо мутные наркоманские высероны сука.
Покажи мне свой стриптиз (стрип-красавица)
Какие танцы, у меня уже стоит (ой)
Мой член — Эйфелева башня, ты любишь Париж (мерси, у)
Может, куплю суку сегодня Birkin (Hermes, Hermes)
На блоке будто Linkedin (блок)
Стройная сука как built-in (базар)
Пишу, будто Солженицын (произведения)
5 звёзд не-не ниже, четыре сезона
Ritz Carlton или Kempinski (кайф, кайф)
Они хотят закрыть мой свет как шторы (no-no)
Лохи (лох), ха-ха
Мой свет яркий, будто я Flash Gordon (мой свет)
Братик без причины (брат)
Построим мы пирамиды (давай)
Я пингвин, будто я Kingpin (пингвин)
This is lambs wool it's not sheepskin (козы)
Чтоб свободить младую деву,
Готов чудовищ древних рой
Крошить направо и налево ...
Потир войны испив до дна,
Узрит ли юноша беспечный
В красе цветущей подвенечной,
Что все чудовища - она?
Это великолепно
Никогда не знаешь, что они положат там
Недоволен, брат
Extendo clip, как будто он нарощен, брат
Камушки, как Майкл Джексон
Белый и чёрный, ага
Инь и Янь
Амстердам shut down
Москва на lock down
Беспокоюсь за братан, оу
Где перчатки? И я в маске
Эльфы в сказке, тут не кашляй
Удалённо, так много хиты лежат, уже готовы (так много)
Я готовлю (baw), будто повар (whip-whip)
Мальчик он как Мухин белый кролик
Пингвин, он приплыл из Калифорнии (swim-swim, splash)
Только один, blago не синоним (только один, blago)
36 и 6, баланс здоровый
Дождик капает на дороги
Цели большие, они огромны
Что вы хотите? Я не понял
Просто хочу бабулину картошку
I'm Tha Malchik, а не ребёнок
Business meetings, I'm with Дробыш
Переговоры, я как Доронин
Нет Наоми, но есть наёмные
Глаза красные, бля, как площадь
Я в Воронеж, не город, жарим мясо как Джордж Форман
Курю газ как Боржоми, лазер, точка, пепперони
Готов для полковника, если тронет, зажгу суку, как менора
Зелёные точки на голове — не зелёнка
Я на фронте, принц, я как Кропоткин
Давай приступим к работе
Я не дал мой номер, чтобы ты не беспокоил, сука
Герой в город-герой будто Жуков
Бабки гибкие — Волочкова
Choppa поёт как будто Nosa, Nosa
Просыпаюсь утром чтобы
Делать бабки снова (Бабки)
Бабки как Арбат, они новый (Бабки)
Бабки как Арбат, они старый (Да-да, бабки)
Белый как молоко, I got it (Что? Белый)
Решаем любая problem (Let's go)
https://www.youtube.com/watch?v=GuLEIZk0cN4